Андрей Коровин Ветер в оранжерее

Андрей Коровин «Ветер в оранжерее».

Текст, который в очередной раз заставил меня задуматься о странной судьбе некоторых очень достойных литературных произведений, почти проигнорированных критиками и читателями. Роман этот они проглядели — то ли по своей лени, то ли по другим, более глубоким психологическим причинам.

Впрочем, Андрей Коровин склонен считать отчасти самого себя виноватым в том, что так получилось с его романом. В начале 2000-х роман собиралось напечатать издательство АСТ. «Делалась основательная правка для издательства АСТ, серия «Современная проза», однако из-за моего дурного характера книга у них не вышла, — пишет Коровин. — Я разорвал договор, причем в буквальном смысле — на части, т.к. они поменяли название на «Общага» и сделали совсем уже идиотскую обложку. Был еще договор с «Амфорой», его постигла приблизительно та же судьба. Таким образом, я изуродовал судьбу собственному детищу. Сейчас иногда жалею об этом».

Незадолго до этого в 1999 году роман вышел в толстом журнале «Волга», тогда же с подачи Станислава Куняева и Валентина Распутина была издана книга под названием «Красивая жизнь» (изд. «Золотая аллея», Калуга), в которую вошли роман «Ветер в оранжерее» и повесть «Обладание временем». Название книги (и чудовищное ее оформление) было придумано издателем, и мне показалось, что автор немного стыдится этого издания, предпочел бы о нем забыть.

В 2000 году роман «Ветер в оранжерее» (после публикации в «Волге») номинировался на премию «Русский Буккер» и был включен в список самой заметной прозы 1990-х, составленный «Независимой газетой». А потом «пропал». Возможно, по причине недостаточного внимания критики. А может быть по иным причинам.

Причины эти, наверное, кроются в содержательной части повествования. Потому что происходящее на этих страницах не всем будет понятно: герои на всем протяжении этого не очень длинного текста занимаются перманентным саморазрушением, но понять для чего они это делают — может лишь тот читатель, который и сам когда-либо знал, что такое «муки творчества», «кризис жанра» и безуспешные, но настойчивые попытки «достучаться до небес» (приходится пользоваться этими очевидными печатями, чтобы анонс получился не слишком длинным).

Речь в книге идет о нелегких алкогольных буднях жителей общежития Литературного института 80-х годов, о молодых литераторах (писателях, поэтах и тех, кто таковыми себя хочет считать). Дикий угар, перманентная водка, метафизическое похмелье, беспробудные поиски творческих озарений, а также муз, способных вызвать эти озарения, жизнь на грани и за гранью. Это внешняя, событийная сторона текста.

Множество точных и метких рассуждений и замечаний относительно литературы, человеческих взаимоотношений и нечеловеческих потусторонних бездн. Это интеллектуальная подкладка, делающая чтение этого романа похожим на увлекательный разговор с мыслящим и образованным собеседником (или, скорее, собутыльником).

Целый паноптикум ярких персонажей, каждый из которых набросан всего несколькими яркими и моментально оживляющими штрихами. Это могло бы показаться странным свойством романа, ведь он состоит из этих микро-портретов процентов на семьдесят. Но портреты эти настолько удачны и четки, что в итоге именно они позволяют воспринимать этот текст как огромную фреску на куполе некоего «литературного храма» (или «литературной оранжереи»).

Всех этих содержательных и формальных достоинств, конечно, было бы недостаточно, если бы не главное. Этот текст построен не как роман, а как стихотворение или, точнее, как лиро-эпическая поэма, которую мог бы написать великий поэт черного отчаяния Георгий Иванов (кстати, не раз упомянутый на страницах «Ветра в оранжерее»). Мог бы, если бы работал в крупных жанрах. Но как известно, свой роман «Третий Рим» Иванов закончить не сумел или не захотел. Андрею Коровину закончить удалось. И то, что ему удалось закончить такой роман — еще одна странность, связанная с этим текстом. Потому что такие события обычно не заканчиваются, а обрываются в бездну («сквозь розы и ночь, снега и весну»). Впрочем, и концовка у романа как бы неокончательная. И тут появляется главный вопрос: должно ли вообще заканчиваться настоящее литературное произведение? То есть такое, в котором заключен отдельный мир, вселенная, связанная с нашим миром невидимыми нитями мыслей и образов, что позволяет некой магии действовать на мир из текста. Я думаю, что ответ однозначен: нет, не должно. Лучшие романы заканчиваются только формально. И продолжают жить внутри самих себя и внутри прочитавшего их читателя. Таков и «Ветер в оранжерее», в финале которого — намек на черную дыру параллельного мира, того, в котором поселяется один из главных персонажей романа, Кобрин. И короткие гудки, звучащие в последних строках, после сообщения-намека на судьбу Кобрина, делают эту концовку бесконечной.

Глеб Давыдов

Андрей КОРОВИН "ВЕТЕР В ОРАНЖЕРЕЕ" КУПИТЬ

И несколько слов от издателя...

Итак, Андрей Коровин, роман «Ветер в оранжерее» (Канада, издательство «Литсвет», 2024, ISBN – 978-1-77968-043-3 – электронная версия, 978-1-77968-042-6 — бумажная версия). Язык издания – русский.

И сразу в скобках — и еще какой русский!

Русский не в том нынешнем имперском смысле, когда его употребление диктуется планами по низведению и обрушению всего чужого иноземного и одновременно возвеличиванию всего нашего рашего, а в изначальном – как носитель красоты, в том числе красоты слога, стиля и благозвучия речи. Тот самый русский, про который удивительно точно сказал Паустовский: «С русским языком можно творить чудеса. Нет ничего такого в жизни и в нашем сознании, чего нельзя было бы передать русским словом. Нет таких звуков, красок, образов и мыслей — сложных и простых, — для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения».

Собственно, на таком написана и эта книга, и, если кому будет интересно, все остальное этим автором. Но о русском языке Андрея Коровина, надеюсь, будет еще возможность поговорить позже, а пока...

О чем же эта книга?

Судя по названию и эпиграфу к четвертой части романа, она, получается, об искусственном взращивании талантов и влиянии на это взращивание некоторых естественных внешних факторов. Ну-ну...

Впрочем, эпиграф мы давайте воспроизведем, тогда станет понятней. Сразу оговоримся — эпиграфы в романе выполняют свою роль эпичных граф более чем достойно. Просто отдельная тема для исследования, и кто захочет, сможет этим заняться воистину себе на благо, ибо в процессе этого узнает много интересного и поучительного. А мы же не станем отвлекаться.

Итак.

... Обрати внимание, мой друг, на этот дом! Приятно думать, что под этой крышей скрывается и вызревает целая бездна талантов.

— Как ананасы в оранжереях, — сказал Бегемот...

Узнали, конечно, бессмертный булгаковский роман?

А вот еще.

Анонс к книге. Глеб Давыдов:

«Речь в книге идет о нелегких алкогольных буднях жителей общежития Литературного института 80-х годов, о молодых литераторах (писателях, поэтах и тех, кто таковыми себя хочет считать). Дикий угар, перманентная водка, метафизическое похмелье, беспробудные поиски творческих озарений, а также муз, способных вызвать эти озарения, жизнь на грани и за гранью».

Ну, вы поняли.

Или только думаете, что поняли?..

Я, к примеру, далеко не сразу сформулировал для себя, о чем роман. Можно, конечно, попробовать спорить с рецензентом, но ведь по сути спорить не о чем, роман действительно о современных литераторах, тогда молодых, наглых и талантливых, а какие они сейчас, того автор знать не мог, да и не хотел. Но вот это – жизнь на грани и за гранью, — уточнение едва ли не инфернальное, оно ведь мало с чем коррелируется...

Потом правильные слова нашлись сами.

Я вспомнил те годы (для краткости и удобства назову их «восьмидесятые») мгновенно и ярко. Вспомнил в первые же десять минут как начал читать роман, и мои воспоминания не уходили, они вклеивались в ткань сюжета, а сюжет порой стучался в них.

Я дал прочитать роман другу, закончившему журфак МГУ тогда же, в то же время, что описывается в книге, и он произнес эти слова, и я понял, что роман об этом: параллельная реальность.

Герой ушел в нее, в нее ушли главные и второстепенные персонажи книги, в нее ушла страна.

Впрочем, как там написал сам автор?

«Слово «любовь» не значит ничего. Проверьте: спросите тысячу людей, а лучше себя.

Любовь к собаке, родине, женщине, системе all-inclusive. Даже «любовь к богу» ничего не значит. Спросите тысячу людей. Разьятие любви как слова бесконечно, как падение атома в калейдоскоп осколков.

Точно так же не имеет значения слово «алкоголизм».

Чтобы шагнуть за бессмысленные звуки, складывающие эти слова, герои книги решаются на страшную дуэль.

И пока она длится, никто не замечает, что в это самое время рушится империя.

А вот что значит последнее, неинтересно на этих страницах никому».

Ну что ж, с точки зрения нарратива все вполне понятно.

А теперь по пунктам.

Первое и важное.

Пожалуй, тут я не стану утверждать, но, пожалуй, как мне кажется, Андрей Коровин в своем романе «Ветер в оранжерее» описал человека, зашедшего в состояние алкогольного воздействия, мощнее чем где бы то ни было до того. Ну, как говорит Валера Былинский (про его роман «Все исключено» мы поговорим чуть позже, про него хоть немало и сказано, но не сказанного значительно больше): «Если я не прав, меня поправят». Но даже если и не мощнее, то уж, по меньшей мере, последовательно, профессионально и технически безукоризненно.

Мне могут сказать (естественно, первое, что приходит на ум) про Ерофеева и его поэму «Москва-Петушки». Но там пьянство – как осознанный выбор. И даже, наверное, героический. Романтизация ухода от реальности. Ну, то есть там много всего, но если квинтэссенция, то вот это вот. Там все это порой безумно красиво, сильно поэтично и предполагает непременных последователей. «Мильоны вас. Нас тьмы, и тьмы, и тьмы...»

И вправду поэма.

В романе все это обыденно, это не выбор, и уж точно не героический. Это – работа. Очень тяжелая, опасная, никому не нужная, платят за нее либо мало, либо не платят вовсе, но кто-то ведь должен...

«На втором курсе меня однажды потеряли в районе кинотеатра «Россия», искали долго, но не нашли; где я был я и сам не знаю и не помню, но через несколько часов я появился в общаге, а очевидцы рассказывают, что в тот день в троллейбус номер три, курсирующий от института к общежитию, выскочив откуда-то из кустов как из засады, вдруг ворвался очень бледный молодой человек, похожий по описанию на меня, и закричал:

«Я вижу гарь!..»

— Ши-иряев! Са-а-абака! — заорал в ответ Портянский.

«Ну, этого я видел совсем недавно», — подумал я.

Итак, я потряс в воздухе принесёнными тридцатью бутылочками, символизирующими, конечно же, тридцатилетний юбилей Ромы, и мы начали пить».

Второе, и не менее важное.

Любовь есть.

На протяжении всего романа, который, кстати, рецензент Глеб Давыдов назвал лиро-эпической поэмой (очередной привет, теперь уже Григорию Иванову!) автор с ошеломительной последовательностью обрубает все, что может связать своего героя с нормальностью, выводя его за имеющиеся рамки, и одновременно вводя в какие-то другие, новые, не просто еще не апробированные, но даже не полностью оплодотворенные реальностью, не подкрепленные системностью отношений, которые пока и не рамки даже, не правила игры, а только мечты об этих правилах. Это касается и дружбы, и творчества, и любви.

И если со всем остальным вполне получается: автору позволяется доказать эфемерность, одновременно и бытие и небытие каких-то очень важных и незыблемых вещей, то с любовью, как бы он этого ни хотел, получается скверно. Выходит этакая Натали Ростова, про которую Лев Толстой как-то (и не уверен что единожды) жаловался в письмах и дневнике, что ведет себя совсем не так, как этого хочется писателю.

Любовь есть.

«Потом меня несколько отпустило, и я вспомнил о дуэли, а следом — о Лизе. Необыкновенное горячее чувство залило меня при этом воспоминании, словно я был крошечной хрупкой птичкой, сжимаемой чьей-то сильной мягкой рукой, как тот стриж, которого я когда-то ловил полотенцем в Переделкино, прыгая по комнате с расстёгнутым болтающимся ремнём и оглядываясь на Ирину, приподнявшуюся на кровати и простынёй прикрывавшую свою мягкую грудь.

Я хотел видеть Лизу, увидеть её хотя бы на секунду, мне казалось, что это поможет мне...

— Андрей, а где твоя леди, как говорит Храбрый Портняжка? — спросил, приблизившись, Тагир.

Храбрым Портняжкой он называл Ноздрёва-Портянского.

— Не знаю, — сказал я.

— Это не моё дело, — сказал Тагир, — но она крепко за тебя держится. Ты её не боишься?.. Хотел бы я бояться какой-нибудь женщины. Это, наверное, лучше этой вонючей дури...

— Это, действительно, — я с трудом выговорил «действительно», — не твоё дело, но я её не боюсь, если ты имеешь в виду Елену...

— А может быть, ты не умеешь? Бояться женщину надо уметь, — сказал Тагир».

И не менее важно третье.

Никто из персонажей романа писателем так и не стал. В той реальности, которую мы вправе с подачи автора счесть параллельной, у них судьба какая угодно, но только не связанная с литературой.

Давайте я напомню: речь идет о студентах Литинститута...

Я как-то завис на литинститутском сайте, анализируя списки выпускников восьмидесятых. И да, я отыскал с десяток фамилий тех людей, которые могут составить гордость русской литературы. А выпускников было – сотни...

Я не могу и не хочу этого объяснять. Возможно, это какой-то протест самой вселенной, который совершенно четко считал Андрей Коровин. Протест против несовершенства жизни и любви, где одно пытается, но так и не может взаимоисключить второго.