РОССИЙСКИЙ
АНТИВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ
здесь только литература

Молодые после свадьбы сняли квартиру.

Обычное дело.

Да и пара самая обычная — Димка да Настя, я их давно знаю. Да вы все таких знаете. И на свадьбах схожих вы бывали: шум, гам, «горько», пьяный свидетель жениха (это я), танцы-обжиманцы, бросание букетов в гостей и вялотекущие разборки между гостями во дворике.

Мне в том дворике, между прочим, в дискуссии о Бродском синяк поставили, а я и не упомню, за что и кто. Точно не Димка. Впрочем, сдается мне, это я еще дешево отделался, потому как Бродский — такой знаменитый поэт, что даже, говорят, нобелевку взял. А за Нобелевского лауреата я вообще пасть порву. За Нобеля и синяк получить не жалко.

Димку знаю со школы. Хороший парень, только, знаете ли, занудный. Я ему так и говорю:

— Димон, ты зануда.

А он моргает глазами и этак не спеша заводит шарманку:

— Не-ет. Я н-не з-зануда, п-потому что…

И еще, умник, пальцы давай сгибать. Поубивал бы! Но терплю, что ж делать, и вы тоже потерпите.

А то, что он нос об мой кулак разбил в десятом классе, так это несчастный случай. Я вообще человек сугубо мирный, мухи не обижу, и за справедливость выступаю исключительно ненасильственно.

Настя — мила. Глаза ясные, щечки румяные, носик курносый, челочка русая; симпатичная девчонка. Это Димке повезло, можно сказать. Хорошая хозяйка, ладная. Да у вас тоже, поди, такая вот мадам борщи варит.

Квартирка тоже самая обыкновенная. Вы и сами живете в таких.

До свадьбы они тоже снимали жилье, но далековато, до работы добираться — целый квест. И жилплощадь малехонькая. Как Настя забеременела, так стало ясно: надо, стало быть, расписываться и квартиру побольше.

У Насти родственник риэлтор, он им хороший вариант нашел. Дороговато, правда, да что нынче не дорого? Ничего, Димкин карман выдержит. Димка-то, он инженер-технолог на заводе, который снаряды клепает. Богато получает, прям даже завидно. Я вот человек мирный, езжу себе на велике по улицам и заказы доставляю: важное дело делаю, не то что вы.

Короче, хата в хорошем районе, от центра три остановки на метро, дворики зеленые, парк рядом и культурные объекты. Третий этаж. Лоджия. Соседи тихие, ни борделей, ни алкашей не наблюдается…

Две комнаты. Все нужное для проживания есть: кухня, санузел, мебель и даже библиотека отличная; хозяин оставил. Долго, видать, собирал.

Так что, конечно, въехали. Я у них на новоселье гулял, правда, плохо тот вечер помню. Я ведь тоже любитель почитать — пока не напился, все вокруг книг вертелся, языком цокал. Там в этой библиотеке просто шикарные экземпляры попадаются! С золотым тиснением… Мне, что ли, завести дома пару полок?

Я к тому, что когда имеешь такую полочку, сразу становишься другим человеком. Не обормот какой-нибудь, солидная персона, сразу видно. Да вы же наверняка сами библиотеку держите! Солидным каждому небось хочется выглядеть.

Я частенько к ребятам забегал. Я вообще в гости ходить люблю, потому как человек я общительный. Меня хлебом не корми, дай пообщаться. Но лучше сначала покормить: мужчина я солидный, однако холостой, мне обедов взять неоткуда. Не самому же борщи эти самые варить!

Настюха же — хозяйка гостеприимная и кормит вкусно и от пуза, а с Димкой всегда потрепаться приятно. Дело в том, что мы с ним — единомышленники. Мы, изволите видеть, либералы. Ну, так, умеренные, конечно, либералы, без фанатизма. Прямо как вы.

У нас же как? В магазине нынче на цены глянешь — и сразу либерал.

В наше время двум либералам, ежели они не уехамши, только на кухне и трепаться. Но вы плохого не думайте, мы чисто теоретически, мы родину любим, не то что некоторые! Я вообще, случается, ежели борща нету, Соловьева смотрю. Ловко заливает, шельма, ядрено так.

В общем, шло все своим чередом: у Насти пух живот, Дима улучшал оружейное производство, мы ругали потихонечку инфляцию, и в общем-то неплохо приспособились, хоть и в военное время. Жить-то надо. Человек — он типа хамелеона. Знаете, есть такая животина?

 

Я вот Димке как-то говорю за рюмкой чая:

— Вот говорят: мы, россияне, теперь в ад попадем. Угрожают! А что такое ад? Никто не знает! Нет, дружище, нашего брата ни адом, ни раем с толку не собьешь. Пристроимся, еще тамошних чертей от котлов отодвинем и сами масло отмерять будем: что в котел, что — себе на бутерброд…

— Т-там, п-поди, д-давно уже автоматизировано в-все, — отвечает Димка. — Как у н-нас на з-заводе.

Он со школы такой: заикается и ляпает невпопад.

А Настя слушала-слушала и перекрестилась.

— Хочу, — говорит, — чтобы мой ребенок при мире жил.

И живот поглаживает. Она, знаете ли, воцерковленная. Молится за этот самый мир и победу русского оружия, которое Димка, стало быть, производит, и потом переживает на кухне, что погубил кого-то своей бомбой.

А я его урезониваю: ты-то тут при чем? Работа такая. Вон, говорят, был один академик, который похлеще твоего бомбу создал, а сам за мир топил. Ну и не будь как тряпка, будь как академик, ежели пороху хватит.

А Димка поморгал, выпил и выдал:

— В-весь п-порох на фронт идет, г-где ж м-не его взять?

Говорю же — зануда.

В общем, уютно мы повадились сидеть.

А я, как уже говорено, очень к литературе расположен. Меня пацаны во дворе даже дразнили: «книгочей», потому что стоило мне книгу завидеть — так сразу тянуло меня к ней с неодолимой силой. Великая вещь — литература! Я потом их по десять рублей штука сбывал на толкучке, а потому не люблю, когда при мне о литературе плохо отзываются.

«Гляди, говорят, книгочей идет, ховаемся». Ну, я за такое их, конечно, гонял по всем окрестностям, сугубо в воспитательных целях... Чтобы тоже почитывали кое-что, хотя бы рублей на пять…

Правда, по этому почтенному предмету у меня в школе-то двойки случались, но это последствие предвзятого отношения педагогов. Подумаешь, дерьма кошачьего в седьмом классе в сумочку подложил… Прикольно вышло, между прочим. По сю пору, как вспомню ее морду перекошенную, так улыбаюсь. Да и вы, наверное, не хмуритесь.

Меня потом к директору вызвали, пытались колоть, прям как менты урку. Да не на того напали! Я им втер про презумпцию невиновности и добил неопровержимой логикой:

— Вот, говорю, Александра Гавриловна у нас учитель литературы, да? А что ж она меня матом крыла? Весь класс тому свидетель!

Так что не прокатило у них. Книгочей я или нет, я вас спрашиваю?

В общем, как видите, в литературе я разбираюсь, хоть и простой курьер. Короче, знаю что к чему.

А что к чему? Да к тому, что мы как-то выбрались с Димкой с кухни и пошли к полкам: вышел у нас с ним спор. Так-то мы, как уж говорено, единомышленники, но случаются разногласия, потому что я твердо по земле качусь, а Димон — маленько не от мира сего…

Я всегда стою на позиции равенства и справедливости. А это значит, что нужна объективность.

Сейчас я объясню, что такое объективность. Это если, значит, Настюха подает горячий борщ, то его, стало быть, надо уравновесить холодной водочкой. Доходчиво? То-то!

Вы, конечно, в этом вопросе со мною полностью согласитесь.

Вот так и в литературе: горячий борщ и холодная водочка. Это, если что, иносказание. Поняли? В общем, ежели у вас в библиотеке Быков затесался, нужно, значит, рядом Прилепина водрузить, и тогда будет вам полная гармония. Кто тут борщ, а кто — водка, это уж сами, значит, решайте…

Вот я Димона-то моего к полочкам за руку и повел, чтобы этот свой тезис доказать, а там: мама дорогая! Представляете: ни единого Прилепина. Зато целая полка, страшно сказать, Быкова, а на следующей — Акунин, а потом еще и Улицкая на двух полках сразу. И это в наше-то время!

Я сразу-то не сообразил, стою, глазами лупаю и все ищу хотя бы маленькую брошюрку от Захара. Не может же такого быть, чтобы иноагентами и предателями Родины битком, а патриотов нет в наличии! У вас же не так, правда? Нет, ну правда же?

А Дима констатирует факт:

— Нет тут твоего мерзавца Прилепина.

Вот ведь либерал хренов. Либерализм, дружок, думаю, должен быть к месту. А когда он был у нас к месту?

Тут-то меня, значит, и накрыло. Я рот захлопнул, потащил дружка на кухню, налил и говорю ему на пониженных тонах (мало ли, кухня-кухней, так и у кухни стены есть, а про уши в стенах я поговорочку-то помню).

— Это же, Димон, вредительство!

Он понурился, сидит квелый.

— А я т-тут при чем?

Ну, я ему популярно растолковал.

— В библиотеке этой — ни одного патриота, зато сплошь предатели родины. А кто тут живет? Ты!

— Д-да не м-моя же б-библиотека!

— Твоя не твоя, — говорю, — а там разбираться не будут. Быков, Акунин, Улицкая — полный набор! Ну, Димон, не ожидал от тебя такого…

— Я, — отвечает, — и с-сам не ожидал…

Да, думаю, попал Димон.

В общем, достали мы еще горючего и принялись мозговать, что с такой вопиющей ситуацией делать.!

— А т-ты их ч-читал? — спрашивает Димон тихонечко.

Нашел время для таких вопросиков! А вопросик-то, между прочим, с душком-с!

— Я вообще ничего не читаю и тебе не рекомендую! — режу я правду-матку. Время такое, что приходится иногда и правду сказать.

— А я ч-читал… П-понравилось. Ж-жалко…

— Жалко, — говорю, — у пчелки. Будем считать, что я этого не слышал! Так что делать-то будем? Не дай бог, кто увидит, или Настюха твоя трепанет после вечери…

— Т-так я их в-вынесу н-ночью в м-мусор, и дело с к-концом…

Эту мысль я рассмотрел внимательно.

— Неплохо, только не дай бог увидит кто, что ты тащишь. Подозрительно!

— С-жечь их, что ли… В-в ванной… Н-нельзя, н-нехорошо…

— Нельзя, — подтвердил я. — учуют дым, пожарных вызовут, ментов… А у нас тут полная ванна Быкова…

В общем, судили-рядили, бутылку усидели, мозги стали аж стеклянные, а что делать с этими иноагентами, не знаем. А тут Настюха выходит — меня домой гнать. Говорит, и глаза злющие, колючие:

— Уже первый час ночи, Диме на работу завтра. Пора бы тебе и честь знать!

Вот зараза. До чего все бабы стервозные, сил нет. Посидеть не дают спокойно… Вот поэтому я и холостой, хотя и солидный. А честь-то я знаю, и норму тоже. Кто ж ее, эту норму, не знает.

А Настюха продолжает:

— А с книгами нехай хозяин разбирается, не наше это дело, прости господи….

И тут у меня прямо молния в голове сверкнула. У меня так даже тогда в голове не сверкало, когда я спьяну кувыркнулся на своем велике и разбил заказ на двадцать тысяч триста пятьдесят шесть рублей.

А ведь идея! Мощно это она задвинула… Не, братцы, иногда и от бабы толк есть, как вы думаете?

— Димка, вот Настюха твоя — умничка, — говорю, а сам думаю: сейчас задобрю ее маленько, так может еще по капельке урвем.

— С ч-чего ж ты в-взял? — удивляется Димон, совсем уже задумчивый. Супруга этак на него недобро после такого вопросика покосилась…

— А вот правду говорит: хозяин за книжки свои в ответе. Позвони ему и скажи: так, мол, и так, подставляете вы нас, уважаемый. Измену родине, можно сказать, прямо под подушку подсунули. Так с вас теперь скидочку бы получить в размере квартплаты… Сколько ты там за месяц этому жиду выделяешь? Вот на столько и проси скидочку…

Ой, гляжу, заулыбались мои красавцы, глазки заблестели, и Настюха живот свой поглаживает так ласково, нежно.

Димон, правда, что-то там пытался вякать против, но Настюха быстро мужу мозги вправила.

— Здорово ты придумал, — говорит, — завтра позвоним хозяину. Курьер, а голова варит!

— Помаленьку, — говорю, — особенно если смазать…

Не, не поняла. Или пожмотилась налить на посошок, зараза…

Ладно, это я ей простил, потому как в основном она права: снаряды там, оборонка — дело важное, но и у курьеров башка на плечах есть на благо отечества!

Короче, я с них за идею даже денег не взял, потому как за патриотизм денег не берут. Я вообще, если хотите знать, к баблу отношусь презрительно. Не в нем счастье, а в пище духовной.

Так что я детективчик свистнул про Фандорина, пока Настюха посуду мыла.

Но вы не того, не спешите сигнализировать куда следует: я этого Фандорина сразу уравновесил, значит, сборником Z-поэзии, благо он бесплатно через Госуслуги подвернулся, а ежели чего бесплатно дают, надо брать. Вы же берете?

А ребята, когда Димон похмелился и хозяину позвонили, теперь вынуждены новую квартиру искать.

Просят без библиотеки.

Найдут, забегу на борщ.

С водочкой, разумеется.