РОССИЙСКИЙ
АНТИВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ
здесь только литература

В июле в Городе стало невыносимо жарко. Тяжелая горячая вода в реке, играющая всеми цветами радуги от разводов нефти, давила на берега. Недосягаемые снежные пики Великого хребта дразнили людей и щекотали подбрюшье беспощадного синего неба ледяными иглами. По улицам каждые два часа проезжали оранжевые поливальные машины, неимоверно чадя дизелем и пуская на ходу в воздух фонтаны, но действо это было скорее ритуальное: никому облегчения оно не приносило.

Улицы по такой погоде словно вымерли; лишь в полутьме кабака «Солдатская радость» можно было встретить пыхтящего сотрудника 19 отдела полиции и гвардии, сокращенно — ОПГ, в просторечии — «погадка», судорожными глотками опустошающего стакан теплого пива.

Инспектор Лео Букац, обливаясь потом и проклиная свою несчастную судьбину, заступал на суточное дежурство от убойной группы. Он менял детектива Фогеля Гевари.

— Щас я прямо в «Радость», — мечтал красавец Гевари, изменяя своему принципу тратить свободное время на общение с женщинами. — И пинту «Порохового светлого». Залпом! Холодное! А потом — еще пинту… Ма-а-аленькими глоточками…

— А как же бабы, Фогель? — ехидничал инспектор Никола Коряну.

— Какие бабы в такую жару… Им, наверное, тонну мороженого скормить надо, чтобы они на что-то годились…

Букац слушал треп коллег вполуха. Его не волновали ни бабы, ни пиво. Его волновало то, что из-за дежурства он не успевает достичь важного рубежа, а именно столовой Минтранса, где у него имелся блат. По агентурным данным, там давали сегодня очень грамотную соляночку. Это блюдо повышало настроение и улучшало пищеварение, а также внушало оптимизм в отношении будущего, по крайней мере ближайшего. И теперь этого оптимизма его лишали.

Лео даже было настроился попросить кого-то из коллег на часика полтора заменить его на дежурстве, однако сообразил, что такая просьба подобна гласу вопиющего в пустыне. Поэтому он тоскливо и голодно молчал.

Он очень надеялся на спокойное дежурство. Патрульные будут доставлять всякую рвань, он будет не спеша оформлять, распределять по камерам, покушает, конечно, чем бог послал (заранее приготовленной со специями и заботливо обернутой в фольгу свиной отбивной с молодой картошкой), да и пойдет себе на заслуженный отдых. Что еще «погадку» надо?

Но надеждам сбыться было не суждено. Зашипела рация. Оттуда донеслось:

— Хр-р… Бр-р-р… Пр-р-р… Патрульный Махоун на связи. Махоун докладывает. Слышите? Патрульный Хр-р…

— Ну что там у тебя? — недовольно спросил Букац.

— Нахожусь на Кр-р-р-р… хр-р-р-р… ручье. Тут туп.

— Чего? Туп? Какой такой туп? Кто это тут туп?

— Туп. Он, товарищ дежурный, туточки плавает…

Голос патрульного вдруг пробился сквозь хрип и свист и зазвучал в полную мощь.

— Где плавает? Кто плавает?

— Труп! В Красненьком ручье, товарищ дежурный!

Букац выругался.

— Махоун, сволочь ты долговязая, ты что, мимо пройти не мог?

— Хр-р, — ответила рация.

— О, Лео, прими наши поздравления, — отреагировал Коряну. — Тебе неимоверно везет! Только заступил на сутки, и уже труп.

— Да, прям пруха! — согласился Гевари.

— Ну, Лео, спокойного дежурства, — злорадно продолжил Коряну.

— Да, Лео, чтоб тихое, а меня пивко ждет. Холодное! — поддержал коллегу Гевари.

— Погодите, стойте, — закричал Букац. — Вы же слышали — там труп!

— И?

— Он там плавает!

— Ну и что? — хором удивились детективы. Коряну демонстративно посмотрел на часы. Хорошие часы, дорогие.

— А что, вы не поедете, ребята?

Детективы переглянулись и замотали головами.

— Не-е-е-е-ет….

— И что, мне, что ли, ехать? — упавшим голосом сказал Букац.

— А ты как думал. Ты уже пять… нет, семь минут как дежурный. Ну, бывай, дорогой, флаг тебе в руки…

— Труп тебе в руки…

— Тьфу на вас, — сказал Букац. — Гады. Нет, чтоб помочь…

— Мы свято блюдем трудовой кодекс! — донеслось из-за закрывающейся двери.

Лео Букац, хоть и служил всю жизнь по полицейской части, представлял себе что следует делать в таких ситуациях чисто теоретически.

Дело в том, что инспектор не умел раскрывать преступления. Кроме того, он не умел: стрелять, драться, кричать, допрашивать, добывать информацию. Лео брезговал общаться со всякой пьянью и швалью, опасался старших по званию, зато ловко увиливал от ответственности и разносов. Но в ОПГ Букаца ценили, холили и лелеяли.

Инспектор Лео Букац заслужено пожинал лавры самого профессионального «футболиста» отделения. «Футболиста» не в смысле катания мяча по зеленой травке стадиона, боже упаси! Здесь имелся в виду совсем другой спорт: умение «отфутболивать» заявления потерпевших.

Он умел сделать так, что любой ограбленный и избитый гражданин уходил из полиции с чувством громадного облегчения, радости и благодарности ко все понимающим, адекватным, добрейшей души сотрудникам — и безо всякой там бумаженции, после которой неизбежны ненужные и изнурительные хлопоты.

Благодаря искусству Лео «погадки» выглядели в общем зачете по Городу весьма недурственно, и комендант Римек лично выносил ему всяческие поощрения, премии и тринадцатые зарплаты.

Но дежурства — о, эти долгие занудные часы бдений на боевом, так сказать, посту! От них редко удавалось избавиться.

Букац вздохнул еще протяжнее, велел вызвать машину и эксперта, если таковые еще не расплавились, косо напялил на круглую голову фуражку и пошел к выходу.

Красненький ручей давно уже не оправдывал своего названия. Во-первых, вряд ли это можно было назвать ручьем — скорее, цепью луж. Во-вторых, то, что в нем текло, имело цвет не красный, не белый и не черный, а фиолетовый. Даже пиявки не водились в такой водичке.

Ручей почти на всем своем протяжении протекал в небольшом овраге, почти до краев заваленном мусором и заросшем колючими жесткими кустами. Овраг слыл местом самой большой неофициальной свалки Столицы. Официальных полигонов ТБО в стране не существовало, потому что считалось, что все отходы идут в переработку и проблема экологии, как и множество других проблем, в Долине окончательно и навсегда решена.

Откуда взялся топоним «Красненький», толком никто не ведал. Одни краеведы рассказывали про восторг императора двухсотлетней давности, когда здесь якобы имел место живописнейший пейзаж, а над чистыми как слеза, голубыми прозрачными водами склонялись нежные зеленые ветки ив. Проезжая мимо, тогдашний владыка изволил умилиться и воскликнуть: «красно!», что, как известно, значит — «красиво».

Другие шепотом травили страшные байки про кровавые преступления, свершенные на брегах сего водоема. В сердцах и умах эти россказни вызывали больший отклик, чем сюсюканья давно забытого слабоумного государя.

Преступление, на которое выехал невезучий инспектор Букац, кровавым не выглядело: вся кровь смылась. За улицей Сорокового Гвардейского полка овраг чуть-чуть расширялся, и образовалась особо большая лужа, в которой и плавало тело женщины лет сорока, среднего роста, блондинки, о чем и поведал зевающий эксперт, даже не глядя на труп.

— И что ее сюда принесло? — проворчал Букац, стоя на краю оврага и совершенно не собираясь спускаться вниз.

Эксперт тоже не горел желанием лезть в грязь.

— А, всегда тут всякое плавает.

Рядом столбом стоял обнаруживший труп патрульный Махоун. Его уши еще пылали бордовым от полученного нагоняя. Махоун получил нагоняй за то, что совал нос туда, куда не надо: вот что его понесло в овраг? Проехал бы себе по улице спокойно: нет, полез осматривать территорию согласно инструкции, болван. И не лень по такой жарище?

Молодой патрульный горько раскаивался в проявленном непрофессионализме. Впрочем, разве он виноват, что его матушка родила таким любопытным?

— Далеко тебе еще до «погадка», — злобно отсчитывал его «футболист» Букац.

Солнце жарило неимоверно.

Букац сплюнул и с тоской подумал о солянке. Он был уверен, что если бы он ее съел, никаких трупов бы в его дежурство не случилось.

— Короче, приедут санитары — пусть вытаскивают и везут в морг. Я так полагаю — шлюха какая-нибудь утопла. Самоубийство или несчастный случай.

Полицейские покивали с важным видом. Их версия инспектора более чем устроила, потому что можно было писать отказ в возбуждении дела с чистой совестью.

Однако с чистой совестью не получилось.

У полицейской машины давно вертелась стайка местных подростков, пронырливых, довольно чумазых. Махоун пытался их отогнать, но подростки не уходили. Да и зеваки подходили, росла толпа.

Подъехала ржавая труповозка, и двое нетрезвых санитаров, достав подобие носилок, спустились к воде и принялись вытаскивать тело. Толпа загудела.

— Ты глянь, что творится…

— Бедолага.

— Да не! Дура.

— Почему сразу — дура?

— Утопла. Значит — дура! Умный не тонет!

Тут выяснился первый неприятный сюрприз. Санитары, отдуваясь, выволокли тело наверх, к проезжей части, и эксперт соизволил осмотреть его. При этом помимо размокшего удостоверения личности, он сразу обнаружил ножевое ранение, несовместимое с жизнью.

Он распрямился, кряхтя, и радостно сообщил:

— Так это, Лео, криминал. Убийство, брат, чистой воды, уж извини за каламбур…

— Твою мать, — сказал Букац. — Точно?

— Точнее не бывает.

— Никак нельзя списать? Мол, утопла, а в воде уже напоролась на острый предмет… Сук какой-нибудь или арматурину.

— Не. Удар прямо в сердце, сильный. Я потом заключение тебе пришлю, но, похоже, человек ударил сведущий в таких делах. Одним ударом пришил, значит знает, куда бить и как.

Настроение у Букаца, и без того хреновое, портилось стремительно.

— Вот же епть.

Толпа обступила носилки.

— Братцы, погодите… Лицо-то знакомое.

— Точно. Встречала я ее туточки, где-то здесь живет…

— Да это ж тетя Лианна, — авторитетно заявил один из парней, выдув с треском шар из жвачки. — Ухи мне как-то знатно надрала.

— За что? — заинтересовались в толпе.

— Да я ей почтовый ящик пожег… — победно заявил парень.

— Так мало надрала!

— Не ухи за такое, а за решетку — ящики жечь!

— Там же государственная пресса. Это диверсия!

— Погодите. Всем молчать! — Букац повысил голос. — Так ты что, малец, знаешь ее?

— Ну. Говорю ж, ящик я ейный пожег.

Парень, кажется, ничуть не стеснялся своего поступка, наоборот, рисовался перед товарищами. Те смотрели на него с восхищением. Он выглядел взрослее своих приятелей, даже пушок на щеках уже пробивался.

— Да она это, Лианна, — подтвердили в толпе.

— Лианна. Местная, значит. Кто еще что может сказать? — спросил инспектор.

— Врачиха она, эта, как ее, окулист.

— Да, правильно, окулист, я у нее в поликлинике пару лет назад на приеме была…

— Свидетелей прошу остаться, остальным — по домам, — велел Букац, которому все это надоело до смерти. — Будем оформлять показания.

Толпа сразу же рассосалась. В свидетели никто попадать не желал. Оформлять показания — тем более. Одно дело в толпе языком молоть, другое — расписаться на протоколе…

Через пару часов инспектор Букац докладывал начальству в виде капитана Карела Манохи:

— Произведенными на месте происшествия оперативно-следственными мероприятиями установлена личность убитой. Лианна Дифойгт, тридцать восемь лет, проживает… то есть проживала в адресе: улица Сорокового Гвардейского полка, дом три, квартира пятнадцать. Профессия — медик, окулист. Закреплена за районной поликлиникой. Семейное положение — разведена, детей нет.

Манохи сидел и внимал, раздраженный донельзя. Этот день он намеревался провести с семьей, а не в кабинете, но начальство выдрало его в отдел можно сказать с корнем: прямо из-за обеденного стола и тарелки вкуснейшего лукового супа, готовить который его жена Майра была большая мастерица. Дальше они с Майрой намеревались погулять, посмотреть новый фильм о пограничниках и их боевых котах, а тут — убийство. Майра уже высказала Карелу все, что думала по этому поводу, что не добавило капитану хорошего настроения.

 

— Ты начальник убойной группы, тебе и пахать, — увещевал комендант Андреас Римек, начальник всея ОПГ. — Судьба у тебя такая. Не Букацу же поручать расследование…

Теперь капитан сверлил подчиненного черными жгучими очами и высказывал свое «фи».

— Знаешь, Лео, вот какого хрена? Ну что ты мне труп надежурил? Ох, блин, и гад ты. Там через километр уже территория соседей, что, не могли туда сплавить по-тихому эту мадаму? Экая пакость выходит — почтенная женщина, врач. И с ножевым ранением она вдруг оказывается в Красненьком ручье, будь она неладна. Ненавижу такие дела. Ты обход сделал?

— Так точно, сделал, — соврал Букац.

— И?

— Никто ничего… Баба как баба…

— Вот с чего бы приличной женщине плавать в этой помойке в виде трупа? По ревности, что ли, кто-то порешил? Кто ж у нас такой ревнивый завелся?

Манохи встал и начал мерять шагами кабинет.

— Короче, дело к ночи. Пацан где?

— Какой пацан?

— Ну тот, кто ее опознал.

Букац встал по стойке смирно.

— Ты что ж, не привез его?

Букац судорожно вытянул руки по швам.

— Кретин. Быстро за парнем, пока он никуда не нырнул. Быстро! Чтобы через пять минут он был здесь, у меня, а то…

Прошло, конечно, не пять минут, а гораздо больше, и, конечно, Лео Букац никуда не поехал. Солянку он упустил, но уж от свиной отбивной отказываться не собирался. Если он останется голодным, мало ли что еще случится…

Он спустился в дежурную часть, поставил блюдо греться в микроволновку, наполнив казенное помещение запахами, от которых у менее предусмотрительных и запасливых коллег заурчало в животах, и приказал патрульному Махоуну немедленно доставить свидетеля.

Махоун был человек безмозглый, но исполнительный, и ему не составило труда отловить парня, который и не собирался скрываться с места происшествия, а наоборот продолжал красоваться там перед своими приятелями.

— Ну-с, как тебя звать-величать? — осведомился капитан Манохи, оглядывая долговязого юношу. Тот зыркал глазами по сторонам, шмыгал носом и никаких признаков беспокойства от того, что попал к «погадкам», не показывал.

— Ахамук я, дядька.

Паренек выглядел прилично, одет бедно, но чисто, да и повадки у него были не такие, как у выходцев из трущоб. Кроме того, он оказался ровесником младшего сына Манохи. 16 лет. Карел детей любил и его раздражение немного поутихло.

По правилам полагалось несовершеннолетнего допрашивать в присутствии педагога или психолога, но где их искать? А время поджимало. Капитан решил, что он и сам сойдет за педагога и уж тем более за психолога.

— Расскажи, Ахамук, почто ты ящики почтовые палишь. Люди газеты получают, письма, а ты — палишь. Нехорошо.

Парень оживился.

— Да я один раз, вот те крест! Только у этой сволочи…

— У Лианны.

— Ну.

— И за что?

— За дело!

Манохи терпеливо вздохнул.

— Так расскажи, что за дело такое. Ты, выходит, месть учинил, да? За что мстил?

Тут произошла неожиданность: парень начал тереть глаза, отворачиваясь, потом всхлипнул и, не удержавшись, расплакался. Манохи, не ожидавший такого, принялся лихорадочно искать успокаивающее. Он наткнулся на графин, попытался вспомнить, вода ли в нем или чего покрепче, решил, что вода, поспешно налил жидкость в стакан и растерянно сунул его Ахамуку в руки.

— Ну ты чего это, эй, давай-ка заканчивай… На, пей. Пей, говорят! И прекращай мне тут реветь, сейчас весь кабинет отсыреет. Ну, легче? Объясни толком, что там у вас с этой Лианной случилось. Ничего тебе не будет, обещаю. Просто расскажи…

— Она это, того… Братана моего на фронт отправила, — Ахамук унял слезы, но стал икать. — Она, сволочь, в комиссии заседает, в военкомате. У Расифа зрение было минус девять, он и в очках-то ни черта не видел. Ему положена была справка! Положена! Мы же с братаном у мамки одни, отца у нас нету.

— А где батя?

— Помер давно.

— Так, понятно. Выпей еще воды. Так, молодец, давай дальше.

— Ну так она и штампанула ему — «годен», его даже попрощаться домой не отпустили, сразу на сборный пункт… Понимаете, у нас все знают: хочешь откосить — топай к Дифойгт, бабло заноси. А у нас нету денег, мы бедные… Вот она и разозлилась, что бабла не дали. Я бы ей не ящик, я бы квартиру спалил…

Манохи не удивился. Таких историй он наслушался много. На фронт отправляли всех подряд. Он знал случаи, когда в войска попадали эпилептики, инвалиды, настоящие психбольные… Если человек попадал в лапы военных, он уже не мог вырваться. А что вы хотите — страна воюет, стране нужны солдаты…

«Уж не ты ли ее ножом пырнул?» — подумал Манохи, оживляясь. Парень ему был симпатичен, но дело было возбуждено, и его надо было раскрывать.

«Парень ты все-таки бывалый, хоть и не бомж, по улице бегаешь с кодлой своей, с ножом обращаться, поди, умеешь, мотив у тебя — вот он, сам рассказал… Первый подозреваемый. Смущает то, что не скрываешься. Ладно, посмотрим…»

— Так, так, — протянул он. — Понятно. Значит, ты решил, что твой брат попал из-за нее в армию…

— Ну да. Расиф — он очень талантливый, он такие задачки решал! Ну, это, высшая математика. Он Олимпиаду выиграл!

— И что, воюет Расиф?

Парень поник головой и, кажется, опять заплакал.

— Погиб он… В первом же бою убили. А где лежит — не знаем. Мамке похоронка пришла, а там не сказано…

Манохи покачал головой. Тоже ничего нового. У него у самого два года назад племянника убило артобстелом в Южном секторе… Да, потери, потери, несчастье и горе.

Но убивать, если не на фронте, все ж нельзя. Закон запрещает.

— А нож где?

Наиболее эффективный прием в допросе — неожиданно сломать разговор и тон. Капитан в допросах был мастер.

Ахамук поднял голову — в глазах еще блестела влага. Он сунул руку в карман, вытащил перочинный ножик и протянул его Карелу.

— Вот…

— Эх, парень… Зря ты это сделал, — покачал головой Манохи.

— Что сделал? Ящик сжег? Да я…

— Убил ее зря.

— Что? Не я это, дядька! Я только ящик…

— Ну да, не ты… Сам рассказал же всё. Вот, запись переслушай.

— Дядь, реально не я это! Да что вы, я в жизни…

— Ладно. Иди пока в камеру, подумай об этой самой жизни. И помни, парень, пишешь явку с повинной — отделаешься сроком… Ну, сравнительно небольшим. Поработаешь на шахтах, да и вернешься. А будешь упираться — вкатают тебе по полной программе…

Ахамук как-то осел, сгорбился и не протестовал, когда на его запястьях — еще совсем тонких, мальчишеских — защелкнулись наручники.

— Иногда я сильно не люблю свою профессию. Жаль парня, — сказал Манохи коменданту Римеку, докладывая о почти закрытом деле. — Такая история… Врачиха эта видать та еще была дрянь: драла взятки с призывников.

— Ну, тут мы мало что можем, — пожал плечами Римек, которого заботили совсем другие проблемы. — Копать в военкомате мы уж точно не будем. Да и нечего там копать — ты мертвецу взятки не пришьешь. Не наше дело.

Он готовился к выступлению в гордуме, где имел депутатское кресло, и все дела разделял на те, о которых можно доложить красиво; те, которые не могли принести пользы; и те, о которых и вовсе докладывать не следовало.

Дело об убийстве Лианны Дифойгт относилось ко второй категории с заходом на третью. Обычное рядовое убийство по мотивам мести, совершенное местным сопляком — тут хвастаться нечем, а если учесть, что медичка работала в системе Минобороны, лучше было бы вообще не светиться. С военными связываться — всегда чревато неприятностями.

Осталось дождаться экспертизы.

Экспертиза не торопилась и подоспела через две недели, и то после скандала, учиненного Римеком, которому не терпелось поставить в графе раскрываемости тяжких и особо тяжких преступлений еще одну галочку.

Заключение эксперта оказалось категоричным: нож, «изъятый» у фигуранта дела, не мог быть использован при убийстве гражданки Лианны Дифойгт.

Капитан Карел Манохи сначала только фыркнул пренебрежительно — значит, парень другим ножом дамочку пырнул, делов-то. Но «фигурант» не «кололся» даже тогда, когда Карел, занервничав от того, что казавшееся верным раскрытие уплывает из рук, начал давить.

Тогда капитан послал в район детективов Гевари и Коряну с заданием выспросить о парне все что можно, и что нельзя, короче — накопать компромату, и заодно поинтересоваться личностью убиенной. На всякий пожарный, так сказать.

Те в первую очередь выяснили, что никаких обходов инспектор Букац не делал и никого не опрашивал.

Вот тут капитан разозлился и немедля составил новое расписание дежурств, в котором несчастный Букац стоял каждые выходные. Лео спал с лица от таких известий и даже, кажется, начал худеть.

— Ты по каждой краже велосипеда, сука, обход проводить будешь! Ты бредить обходами будешь, Букац! — шипел Манохи.

Букац, обычно равнодушный ко всему на свете, кроме кулинарии и материальных благ, обиделся и весь день, тщательно следуя букве закона, принимал самые разные заявления от потерпевших. Вечером Римек ознакомился с дневной статистикой и взвыл, после чего вызвал к себе Манохи и высек как школьника, которого поймали с окурком в сортире. Манохи свесил вниз роскошные усы, ущипнул себя за правое ухо и вернул все как было.

Тем временем Гевари и Коряну опросили жителей района. Гевари опрашивал молодых женщин, Коряну — всех остальных.

Они доставили следующую информацию: жалоб на Ахамука не имелось, наоборот, его любили — паренек отзывчивый, добрый, маме помогал изо всех сил, работал на производстве снарядов подмастерьем, если и хулиганил, то не шибко. Ну, курили ребятишки за гаражами, как-то расшалились, пару стекол разбили. Наркотики, алкоголь — ничего такого не замечалось. Да и вообще семья нормальная, отец был прораб, погиб в результате несчастного случая на стройке, мать — продавщица в супермаркете…

— История про брата подтвердилась, — рассказывал Коряну, смоля папиросой. — Эта наша убиенная окулистка, оказывается, широко известна в узких кругах. Дело она поставила на поток: только неси монету.

— Наглое! Тварюга.

Детектив Гевари был оскорблен в патриотических чувствах.

— Наши парни на фронте — героическое! А эта, значит, штамповала справки как на конвейере. Капитан, представляешь, полгорода у нее там ошивается, богатое. Жулье всякое, шушера — у нее, отмазывает своих сынков-мажорчиков. Ух, гады.

— Да, дамочка широко вела свою деятельность, — отметил Коряну. — В общем, Карел, Ахамук наш возможно и не при чем. Братца его эта стерва действительно в армию отправила, это так. Но, видишь ли, полрайона на фронте ее стараниями, а другая половина, которая деньги нашла на взятку — блаженствует. То есть мотив мести, за который ты уцепился, есть, но он там у каждого второго имеется. А больше паренек к делу никак не привязывается, нам нечего ему вменить.

— Ну хорошо, отпустим парня, а дальше что? — сердито спросил Карел.

Детективы переглянулись.

— Хрен знает, капитан. Мы тут помозговали… В общем, непохоже, что дамочка в одиночку работала, уж больно объем большой.

— Ну, крыша у нее точно была, — согласился Манохи. — Военкомовские наверняка и крышевали. Долю точно имели.

— Сто пудов! — подтвердил Гевари. — Но вот тут какое дело. Вояки, оно конечно, но там еще вот что выявилось… Я там, капитан, одну барышню склеил… Ну, то бишь опросил. Пышное. Такая заманчивая, в теле…

— Телефончик-то взял?

— А то ж!

— Ладно, не отвлекайся. И что же твоя пышная барышня поведала?

— У этой Лианны мужик имелся. Стремное. Весь в наколках. Его, говорит, все на районе боялись как огня. Словечки всякие по фене... И, капитан, главное — чуть что, за нож… Бешеное, говорит… Псих. Ну, короче, наш клиент, сдается мне…

— Я тоже о нем слышал, — добавил Коряну. — Он хорошо весь квартал там достал. А еще интересная деталь… Поговаривают, появился этот хмырь знаете когда?

Манохи вопросительно заломил брови.

— Гражданка Лианна Дифойгт, урожденная Лием, была замужем дважды. С последним мужем, гражданином Лутомом Дифойгтом, развелась три года назад. Гражданина Лутома Дифойгта с тех пор ни одна живая душа не видала. Даже, оказывается, запрос на розыск поступал: он, видите ли, горный инженер, крупный специалист, и в нем крайне нуждается промышленность.

— Гм. Не припоминаю… Ориентировки были?

— Не-а, — ухмыльнулся Коряну. — Не было. Подавали не у нас, по месту его регистрации, это в четырнадцатом округе. А там у ребят свои Лео Букацы есть, не хуже нашего. Я туда сгоняю, конечно, в любом случае у них в архиве отказ должен валяться, но, сдается мне, заявителей просто-напросто «отфутболили»… Сами же знаете, как у нас к «потеряшкам»…

— Голимое, — согласился Гевари.

— Да… Похоже на то.

— Так вот: мужик наш расписной появился аккурат после развода и таинственного исчезновения муженька распрекрасной Лианны.

— О как, — хором сказали Манохи и Гевари.

— Ну, ты профи, — восхитился капитан. — Никола, как же ты столько надыбал-то за один день?

— Так это у нас Фогель по молодым… А я — к старушкам у подъезда… Они даже в такую жару вечерами выползают… А потом по пути встретился мне местный домком…

— Мои бабы тоже норм! — кинулся Гевари на защиту своих контактов. — Глаз-алмаз!

— Короче, жесть, — резюмировал Манохи. — Что мы имеем, господа детективы? Полное дерьмо мы имеем!

— Че так? Накопали-то порядком!

— А то, что у нас почти раскрытое убийство тает, как мороженое в полдень. Я сегодня купил сдуру, так до рта донести не успел… Зато появляется «висяк» — с замоченной неизвестными мегавзяточницей, ее хахалем из уголовной среды и «крышей» военкомата, а вдобавок еще и «потеряшка» трехлетней давности.

Детективы насупились. Дело принимало крутой оборот. «Погадки» как нормальные люди крутых поворотов терпеть не могли.

Беседовать с окружением Лианны поехал сам Карел, который производил благодаря своим пышным усам и внешности идальго на женщин определенного возраста и круга впечатление даже более сильное, чем Фогель Гевари. Гевари все-таки еще был слишком молод.

Окружение отзывалась о Лианне Дифойгт самым благожелательным образом. Послушать, так покойная была просто образцом добродетели, патриотизма и человечности. Отзывчивая, всегда готовая помочь, прекрасный врач, замечательный человек, ярая общественница, непременная участница всех городских и федеральных мероприятий, будь то субботник во дворе или митинг в поддержку Первого.

Тем временем квартиру замечательного человека осмотрели еще раз, подробнее (первый раз так: заглянули, осмотрелись, подивились богатой жизни обычного окулиста и ушли). Под подоконниками, в шкафах, в стене за эпическим полотном кисти де Шилло «Чуть побыстрее, олени, чуть побыстрее…» обнаружились тайники с огромной суммой денег, акциями крупных компаний и уникальными драгоценностями, в том числе теми, которые числились по описи в музейных фондах.

Вот тут капитан оторвался по полной, посадив за опись инспектора Букаца и пригрозив, что если из оной исчезнет хотя бы одна монета, служить Лео постовым до пенсии — в напарниках у Махоуна. Букац вытаращил глаза, высунул язык и засел за работу, не будучи в состоянии найти отмазки. Он опять пролетел мимо солянки и исполнился мрачных предчувствий.

Бродя от одной верной подруги к другой (все как один дамы бальзаковского возраста, манерные, то и дело намекающие на свои связи в верхах, большие умельцы закатывания очей и заламывания холеных рук), Манохи засек, что в процессе воспевания Лианны некоторые как-то подозрительно прячут эти самые очи. А руки почему-то трясутся, словно женщины накануне употребили много разных спиртных напитков, что совсем не вязалось с их элегантным обликом.

Оперативник — это прежде всего психолог, любил поучать Манохи молодых «погадков». Ты не кидайся на человека как горный орел, говорил он, ты присмотрись к нему, пойми, что за персонаж перед тобой, где его слабое место. Разговори его, чтобы он не врага перед собой увидел, а «погадка»… То есть того, кто поможет. Тогда он тебе сам все выложит на блюдечке с голубой каемочкой… А то вы все норовите сразу по морде, да по морде…

В рамках этой поведенческой парадигмы Манохи дам не прессовал, а пытался влезть к ним в душу.

— Я понимаю ваше горе, — вещал он полушепотом, приглаживая усы и сверкая глазами. — Дорогая, вы потеряли такого человека… Скажите, а у вашей драгоценной Лианны, был, гм, как бы это сказать, друг? Может быть вы замечали что-то необычное в ее поведении в последнее время? Она с кем-то встречалась, не так ли? Она же интересная, красивая ба… женщина!

Интересная женщина, с чьей внешностью Манохи ознакомился по фотографиям, напоминала бульдога. Манохи с трудом мог себе представить мужчину, который бы рискнул поухаживать за такой мегерой. Но как знать — любовь зла! А жажда незаконного обогащения — еще злее.

— Как вы могли такое предположить, господин капитан! — хором пели подруги. — Лианна была невинна, как лотос. После развода она полностью отдалась беззаветному служению обществу и государству.

Капитан горел желанием узнать, кому, кроме общества и государства, отдавалась Лианна. Но и подруги, и соседи как воды в рот набрали.

— А почему она развелась? — аккуратно интересовался капитан.

— Ой, такая драма, такая драма! — причитали подруги. — Муж ее, этот негодяй, он… он пил страшно, бил нашу бедную Лианночку. Она долго терпела, считала, что семья превыше всего, это ведь наша скрепа, наша ценность. Но в конце концов он стал путаться с другими, низкими подлыми женщинами, и Лианна не выдержала… Ах, вы же понимаете, что такое для нас, женщин, измена.

Коряну поработал в этом направлении и выяснил, что исчезнувший муж в рот спиртного не брал по причине болезни почек, имел репутацию тихого культурного интеллигентного человека и даже голоса никогда не повышал, хотя пребывал в чинах, это вполне позволяющих. И никто не смог сказать, что Лутом Дифойгт балуется хождением «налево». С фотографий на оперативников смотрело тонкое лицо в очках, скрывающих умные и печальные глаза.

— А вы после развода не встречали Лутома? — спрашивал капитан.

И все твердили, что не видели этого негодяя, и видеть не хотят: он Лианне ведь искалечил жизнь!

— Вот такие дела, — заключил капитан Манохи. — Крепко они запуганы, так просто не прошибить. Ну что, Фогель, твой выход. Будешь внедряться.

— В смысле? — оживился Гевари.

— В том самом! — засмеялся Манохи. — Надо бы бабу закадрить, Фогель. Есть одна там особа, такая, фигуристая, тебе понравится… Изображать будешь из себя блатного.

— Это мы могем… Скока ей?

— Да лет сорок.

— У-у-у….

— Не вороти нос! Сам увидишь, женщина в самом соку.

Гевари неохотно кивнул.

— Дальше — твоя легенда. Ты недавно освободился. Ты при бабле, братва уважает. Кликуха — Пчеловод… Настоящий Пчеловод недавно на шахтах гробанулся. Удобно: его здесь никто в личность не знает, это вор с Курорта. Но имя — на слуху… Мне тамошние ребята слили…

— Ладно. Пчеловод так Пчеловод…

— Блатной, но вежливый, понял, Фогель? Ну, до определенных пределов. Строй из себя такого сурового, малословного, но галантного мужика. Ухаживай, по ресторациям таскай, в шампанском купай…

— А бабло?

Манохи почесал в затылке.

— Вот, на. С оперрасходов.

— Да на это я даже бутыль шампанского в нормальном ресторане не закажу. Бедное!

— Фогель, займи у кого-нибудь, а? Не выноси мозги, выкрутишься. Да, у Чинадеги должны перстни заваляться, рыжье натуральное, возьми у него на время, только не просри — это вещдок. Он их изъял по другому делу… В общем, короче, действуй. Только аккуратно, Фогель, не напорись там на нож…

Гевари ухмыльнулся и принялся действовать. Через неделю ближайшая подруга Лианны обмирала от счастья: новый кавалер, с которым она чисто случайно познакомилась в ювелирном магазине, оказался невероятно щедр, в постели — зверь, и вообще крутой мужик. Всякие «шестерки» перед ним просто стелились!

Особо ей нравилось то, что она наконец-то смогла утереть нос этой сучке Лианне, пусть и посмертно. Три года эта мерзавка, как болонка на поводке, волоклась за своим Кувалдой, и три года все вокруг тряслись, потому что этот Кувалда был бешеный, ненормальный. До его появления с Лианной очень хорошо было иметь дело: тихая, почти невинная, но очень прибыльная коммерция. Но вдруг появился Кувалда — и все рухнуло. Лианна оборзела совсем, поставила всех на правеж, брала запредельное бабло за любую сделку, а за ее спиной стоял этот человек, заросший как обезъян черной шерстью, неимоверной силы и злобы.

При малейшем намеке на сопротивление у Кувалды белели глаза и сжимались кулаки, и все знали, что он легко вытаскивает огромный тесак со страшной ложбинкой на лезвии.

— Для стока жидкости, — глумливо улыбаясь, объяснял он.

И все знали, что если он вытащил свой тесак, то без крови обратно не засунет.

Благодарная женщина объяснила своему возлюбленному:

— Знаешь, дорогой, вот я знала одного человека — так его все боялись. А тебя уважают. Ты у меня совсем другой…

«Другой» потянулся мощным телом, и она залюбовалась игрой мышц и затейливыми татуировками.

— Да, я в натуре в законе, — согласился Пчеловод. — Уважаемое.

— Я и говорю — это лучше, чем чтобы боялись.

— Да, — равнодушно сказал Пчеловод.

Он, казалось, заснул и несколько минут ровно сопел, но вдруг пошевелился и сонно произнес:

— А кого это народ боится? Че за байда?

Дама только этого вопроса и ждала, а Гевари только и ждал реакции дамы. Ее давно распирало, да все момента не могла подобрать подходящего.

Она прижала руки к слегка дрябловатым, но румяным щекам и из нее полилось…

Фогель Гевари с отвращением содрал с пальцев золотые перстни.

— Ох, достало! — пожаловался он. — Сутки напролет таскаюсь по этим вашим ресторанам, по такой-то жаре! Братцы, хочу в «Солдатскую радость» и пива. Два пива! Ледяное!

— Да, видок у тебя что надо, — оценил Коряну.

Выглядел Гевари и впрямь внушительно: почти наголо стриженный, мощный, взгляд прищуренный, холодный.

— Ну что, Фогель, есть чего у тебя? — спросил капитан Манохи.

— Все у меня есть, — устало сказал Гевари. — Короче. Кувалда, он же Бешеный. Уголовник, так сказать, чуть ли не с утробы матери. Из неблагополучной семьи, мать спилась, отец неизвестен… Уже в десять лет мучал кошек да собак у себя во дворе. Первый привод в тринадцать лет — причем сразу за тяжкое: попытка изнасилования одноклассницы. Переведен в трудшколу. Там продолжил криминальную карьеру: кражи, разбои, пока не раскроил в восемнадцать лет череп подельнику молотком. Добычу не поделили. Бешеный — это с тех пор кликуха. Загремел на нары серьезно, восемь лет определили. Но сидел год, дальше завербовался в штрафбат, в боях отличался личной храбростью, повышен до капрала. Про него говорили: страха не знает и другим знать не дает. Демобилизовался и сразу сел за убийство сторожа при грабеже церковной лавки. Подельники показали, что никакой необходимости убивать беспомощного старика не было. Кувалда просто взял и ткнул его ножом. Ограбление при всем том — копеечное, нечего там было воровать. Сел на пятнадцать лет. В колонии еще кого-то убил, завербовался опять в войска, штрафбат, отличился в боях, повышен до лейтенанта. Демобилизовался. Помилован. Похитил студентку, держал две недели в своем гараже, где оборудовал погреб, насиловал, пытал, задержан… При задержании пытался загрызть летеху из наших, полицейского. Натурально загрызть — зубами. Еле оттащили… Так вот. Подозревался и в других убийствах, но не доказали. Пошел на пожизненный, но опять оказался на фронте…

— Постой, у нас же не вербуют особо опасных?

— Ну, за что купил. Видать, вербуют. Дальше все как по нотам: личная храбрость, повышен до старшего лейтенанта, демобилизован, получил помилование…

— Да-а-а-а, хорош.

— Судя по тому, что я слышал — это просто запредельный зверюга. Кувалда — это из штрафбата, он там ею лихо орудовал. Предателей казнил, говорят. Но официально нигде ничего нет: в войсках же все списывают на боевые потери.

Гевари рассказывал без своего обычного лихачества, не употребляя молодежный жаргон. Он был бледен.

— Там интеллект таракана, зато хитрый, сука, и маньяк. Ему убить — раз плюнуть. Кстати, его в народе не уважают — мол, мясник, животное. Но связываться не хотят… Сторонятся.

— А на Лианну он четко вышел, — отметил Коряну.

— Да… Полагаю, что не просто так, — согласился Манохи. — Навели его. Там клубочек тот еще. Муж при таком раскладе оказался, конечно, совсем лишним. Бедолага.

— М-да… В общем, не припомню, чтобы мы имели дело с таким вот парнишкой…

— Я припоминаю, — сказал капитан Манохи. — Лет десять назад, помнишь, Никола? Брали Пжездомского, «маньяка на мосту». Тоже убивал почем зря. Да и раньше случалось… Но вообще ты прав, Фогель, редкий экземпляр. Понятно, почему вся округа молчит — он, конечно, такое воплощение ужаса. А что ты татухи не смоешь?

Гевари, к радостному изумлению коллег, начал краснеть.

— Да, понимаете, эта, с которой я… Ну, у которой я инфу добывал. Она баба, в общем, ничего, славная… А счастья мало… Ну, как-то резко не хочу отношения рвать…

— О-о-о-о, а я тебе говорил!

— Фогель, ты что, втюрился? Карел, ты гляди, он же как помидор!

— Да пошли вы…

— Сейчас пойдем, — кивнул Манохи. — Сейчас все и рванем именно туда. Ну что, парни, надо брать Кувалду.

— Карел, давай у Оро возьмем пару гвардейцев. Для гарантии безопасности…

— Хорошо бы, да это ж надо тащиться к Римеку. А я ему пока не докладывал ничего, он до сих пор рвет и мечет, что я Ахамука отпустил. Да ладно, парни, и не таких заламывали. Справимся. Адрес есть? О, это ж у оврага прямо. Там, где тело нашли. По коням, коллеги.

Дом, где должен был обитать Кувалда, оказался обычной девятиэтажкой, из старых серий. В подъезде было гулко и тихо, где-то гавкала собака, тянуло куриным бульоном. И было страшно жарко, душно было в этом подъезде так, что оперативники мгновенно покрылись даже не потом, а какой-то липкой дрянью.

На скрипучем лифте поднялись на четвертый этаж, мимо горшков с полудохлыми растениями прокрались на пятый и расположились у двери, по стеночке.

— Ну что, «соседи заливают» или «вам письмо»?

— А давай — повестка из военкомата! На такое он точно клюнет!

— Пожалуй, пойдет. Никола, у тебя голос подходящий. Только осторожнее, ради бога! Чуть он дверь откроет, сигай в сторону.

«Погадки» в брониках и касках выглядели, как пришельцы. Коряну нажал на кнопку звонка.

— Вам повестка! — пропищал он тонким голосом. — Из военкомата!

— Секундочку, секундочку! — прозвучало за дверью. — Сейчас открою!

— Да он лох, — ухмыльнулся Гевари.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, Коряну сделал гигантский прыжок к лестнице, как огромный кузнечик. Гевари рванул дверь на себя и, вопя что-то несусветное, вломился в тускло освещенный, заваленный барахлом коридор. За ним несся, оскалившись, капитан Манохи.

Пискнувшую человеческую фигуру, маячившую перед ними, они просто снесли.

— Налево чисто! Прямо чисто!

— Направо чисто. В сортире — чис… То есть грязно, но никого нету.

— Короче, дело к ночи, — сказал, тяжело дыша, Манохи.

Он обернулся. В коридоре стоял Никола Коряну и держал за шиворот какого-то сутулого задохлика, который хватался за нос и хрипел от ужаса.

— В-вы… В-вы м-меня хотите забрать в армию? — лепетал он. — Но у м-меня, у м-меня б-бронь… Л-легкие… В в-военкомате вот, с-справка… Там, в с-столе…

— Это, кажись, не Кувалда, — сообщил коллегам Гевари.

— Нет, не Кувалда, — поддакнул Коряну.

— М-да. Это не он, — констатировал печальную правду жизни капитан Манохи.

Пошли осматривать квартиру. Ничего.

После некоторых разбирательств, уточнений и выяснений отношений стала вырисовываться такая картина маслом: квартиру хлипкий человек арендует уже два года, легкие не в порядке с детства, все легально и абсолютно законно.

— Ладно. Извините, что побеспокоили. К носу приложите лед, пройдет, — посоветовал Манохи.

— Или обратитесь к врачу… — добавил Коряну.

— Только не к окулисту, — сострил Гевари.

Оперативники заржали и покинули ничего не понимающего арендатора с разбитыми носом и входной дверью. Впрочем, на улице, на солнце, их смех угас.

— Сбежал. И где теперь его искать? — поинтересовался грустно Коряну.

— Черт, хрен его знает…

— Да, вот непруха. Стой!

Манохи принялся озираться по сторонам.

— А ну-ка погоди. Ты какой адрес-то назвал?

— Улица Сорокового Гвардейского, дом три-бэ…

— Твою мать, Коряну. Это ж не тот дом!

— Как не тот?

— Это три-бэ дробь один. А три-бэ — вон стоит. Мы дома перепутали!

Гевари опять закудахтал, хлопая себя по бокам.

— Чего лыбишься?

— Да как представил этого клоуна, которому мы нос разбили… А зря!

— Очень смешно.

— Очень!

— Да ежкин кот, кто ж так нумерует дома эти проклятые! Они же здесь все одинаковые!

Оперативники повторно изготовились к операции, вошли тихонько в подъезд (здесь пахло кислыми щами и мяукал кот), и на пятом этаже подкрались к обшарпанной двери нужной квартиры.

— Ну что, «военкомат»?

— Ох, Никола, смотри чтобы опять не лажанулись! Нам что, по всем пятым этажам двери выбивать? Давай!

Но кричать повторно детективу Коряну не пришлось. Он пригляделся и потянул на себя ручку — дверь открылась. Она оказалась не заперта. «Погадки» на цыпочках и с пистолетами наизготовку вошли в хату, готовые стрелять на поражение.

Здесь не было никакого барахла. Здесь вообще ничего не было — ни мебели, ни одежды. В комнате, лишенной интерьера, если не считать за таковой шеренгу разнокалиберных бутылок спиртного, меж голых стен метался звук мощного храпа.

На полу валялся драный матрас. А на нем, вольготно раскинув руки и ноги, спал глубоким сном мертвецки пьяного человека искомый Кувалда. Он не проснулся даже тогда, когда опера стянули руки за спиной наручниками, и только в машине стал трясти нечесаной головой, разбрасывая вокруг мелкий сор, и что-то пытаться произнести.

Окровавленный нож нашли под матрасом. В квартире выявили отчетливые следы борьбы, на кухне было разбито стекло. Кровь нашли и в ванной.

— Похоже, он здесь ее убил и оттащил в ручей, думал, что унесет в реку, да высохло русло по такой жаре, — вполголоса сказал коллегам Манохи. Те закивали. — Ну все вроде, взяли. Фогель, позвони, вызови группу, экспертов, ну, сам знаешь. Никола, найди понятых.

В ОПГ Кувалду вырвало, но наручники с него и тогда не сняли. В камере он рычал по-звериному, бросался на стены и грыз собственные кулаки так, что Манохи подумал, что по закону этого нелюдя не судить надо, а лечить — перед ним был явный тяжелый псих. Но вслух он этого не сказал, а отправился отчитываться перед комендантом Римеком.

Комендант Римек хотел запустить в Манохи графин с водой, но передумал — графин ему вручили в гордуме в качестве награждения за общественную деятельность.

— Вечно ты притаскиваешь кучу дерьма, а мне потом ее разгребать. Ну-ка, изложи, как ты все это видишь…

— Изволь. Мы имеем, по сути, два дела, которые в конце концов слились в одно. Первое — многолетняя коррупционная схема в военкоматах. Там я глубоко не рыл, но ясно следующее: вовлечены медики, входящие в состав комиссий, и сами сотрудники военкоматов, думаю, вплоть до военкомов, а то и выше. Взятки. Большие взятки — за освобождение от военной службы. Лианна Дифойгт, дамочка ловкая и с большим опытом, играла в этой схеме одну из ключевых ролей, если не главную. Судя по тому, что мы нашли у нее на квартире…

— Так. Опись где? А, вот она. Ничего себе… О Господи, Карел, это что, все у этой врачихи найдено?

— Да. Богатство. Так вот, она не ограничивалась взятками. Тут и махинации с драгметаллами и камешками, и мошенничество… Откуда у нее музейные ценности? Там все ее окружение замаралось. Она всех использовала, кого знала. Такую паутину раскинула… То-то они все после ее смерти замолчали — не только из страха перед Кувалдой: у самих рыльце в пуху… Муж играл — уж не знаю, в темную или в светлую — роль ширмы. Думаю, он в любом случае догадывался, чем занимается супруга… До поры это все работало, как отлаженный механизм, и деньги текли рекой.

— Лихо.

— Второе дело — убийство. Это Кувалда, при рождении нареченный Уве Скворчипулле. Садист чистой воды. Убивал просто так, удовольствие получить. Три срока по самым тяжким статьям, но каждый раз выворачивался — через вербовку уходил на войну. Особенно интересен третий случай, обрати внимание: он сел пожизненно, а через год уже геройствовал на Южном берегу. Вот он и появился некоторое время назад — дембельнулся с очередным помилованием от Первого, — и в Столицу. Надо было где-то обустроиться, да так, чтобы быть и сыту, и пьяну, и нос чтоб в табаке… Вот его и пристроили к схеме Лианны, думается мне. А что, человек подходящий, запугает кого угодно. Он так и сделал: буквально заморозил всех кругом. Мужа бедного он, конечно, убрал — можно попробовать поискать, но боюсь, не найдем… Кувалда место мужа и занял. Удобно: семейный подряд! Уж не знаю, искренние ли чувства питала к такому зверю покойная, или имело место насилие… Но какая-то кошка меж ними пробежала, и он любовницу и подельницу свою завалил. Уверен, экспертиза подтвердит, что нож его, а кровь — Лианны. В общем, дело об убийстве можно, думаю, закрывать и передавать в суд.

Римек задумчиво барабанил пальцами по столу.

— Звучит хорошо. У меня два вопроса есть… Первый: что-то у тебя не сходится. Кувалда приезжает в Столицу, и его сразу пихают в элегантную, очень эффективную и абсолютно бескровную схему, которая и без него работает прекрасно. А на кой он такой нужен? Да и Лианна — женщина тертая. И такая опытная деляга безропотно согласится с присутствием в ее жизни и бизнесе этого садюги? Кувалда при таких раскладах — фигура для них не просто лишняя, но и опасная. Патологический убийца, неуправляем…

— Откуда ты взял, что неуправляем?

— Ты сказал, что он садист и псих.

— Ну да, сказал. Но, может, у армейских на него поводок накинут, а? Как-то складно ведь выходит — из армии да в военкомат.

— Складно… Да не очень… Странно все-таки… Погоди. Лианна, говоришь, замужем дважды побывала?

— Да. Дважды.

— Есть у меня одна мыслишка… Вот сейчас я звоночек один сделаю… Погоди… — Римек вынул трубку. — Юлий? Здравствуй, дорогой. Как здоровье? А что ж так. Надо к врачу сходить. Ты себя побереги, мы ж с тобой уже люди немолодые… Дорогой, ты не можешь мне по старой дружбе быстренько справочку организовать? Некий Уве Скворчипулле. Да, редкая фамилия… Ага, подробно не надо, так, основные, так сказать, вехи… Ну спасибо, родной. Жду.

Он довольно повернулся к Манохи.

— Коллега, депутат. Прекрасный человек! А как его хозяйка готовит, у-у-у, пальчики оближешь! И мне кое-что должен. Он заведует загсами. Скоро перезвонит… Давай пока чаю-кофе попьем.

— Можно и чаю, — согласился Манохи.

Римек вздохнул и вынул бутылку коньяка.

Впрочем, знакомый коменданта действительно не заставил себя ждать.

— Я тоже когда-то был опером, — ухмыльнулся Римек, пряча трубку во внутренний карман пиджака, на лацкане которого горел депутатский значок. — Эх, Карел, ты знаменитый сыщик, а такой детали не догнал… А я сразу все понял. Понимаешь, никто Кувалду никуда не пристраивал.

— Это как? А как же он тогда…

— Уве Скворчипулле — первый муж Лианны.

— Бля, — только и нашел, что сказать Карел. — А второй вопрос?

— Военкоматы. Вот что прикажешь с этим делать?

— Это гораздо сложнее, — признался капитан Манохи.

Кувалда на допросе вел себя более-менее вменяемо — врачи его притормозили какой-то лечебной дрянью, но все равно попытался буянить и разбил настольную лампу в кабинете Манохи, так что беседу он вел со скованными сзади руками.

И все подтвердил.

— Лианна — моя зазноба, скрывать не стану, — рассказывал он, когда понял, что больше ни до чего не дотянется и не разнесет. — Командир, дай закурить, что ли. Мы давно знакомы, с детства, рядом жили. Еще по молодости крутили с ней шуры-муры, а как я сел в первый раз, так она пошла стажироваться в зоновскую больничку, лепилой там пахала. Она тогда ничего была, хорошенькая. После освобождения я отвоевался, поженились мы. А че такого? Потом опять воевал…

— Сначала сидел.

— А потом воевал. О, знатный подгон, от души. Правда, у нас на фронте получше курево, да и в зоне… Ну, короче, крайний раз отвоевался и подался до хаты, куда еще герою деваться? Гляжу: Лианна тут развернулась. Так-то она еще в лепилах начала, через нее у нас в зону наркота шла. У нее талант к такому бизнесу. А потом на воле она занялась рыжьем, камушками, этим, как его, антиквариатом. Нормальное дело, прибыльное. Короче, пока я кровь свою за родину проливал, она пристроилась в военкомат, и тут начались дела серьезные. Мне еще на фронте парни шепнули: мол, твоя маруха большим человеком стала. Я думаю: коли так, то я ведь тоже человек не чужой. В этом куше и моя доля должна быть. Приехал, короче, оба-на — а у нее муж. Она, оказывается, развелась со мной, когда я третий раз подсел, а я и не знал… Ну, вопрос с мужем я быстро порешал…

— Как?

— Как? Да глотку перерезал, и все, делов-то.

— Куда труп дел?

— Поищи, командир, в Заречье, в промзонах. Найдешь — твой фарт… Ну, мы с Лианной и зажили весело. Только она, командир, много о себе думать стала. Раньше мы с ней душа в душу, любили друг друга, можно сказать, делились всем поровну. А теперь такая, сука, важная: я главная, а ты «шестерка». Ночью — «ты мой дорогой», а днем — «делай что говорю и не вякай». Долю мою зажала намертво. Сам видел, как у меня хата обставлена, и какая у нее обстановочка. Есть разница, да? Раньше под руку ходили, а щас, бывало, на порог не пускает… А мне, командир, в «быках» не по чину ходить, я из тех штанов давно вырос. Я в законе, командир! В общем, такие дела — терпел я, терпел, да вижу, надо что-то менять в наших теплых отношениях. Ну, короче, я предъяву кинул, типа: или давай съедемся и вместе до конца жизни, как голубки, или давай долю и я пошел. Лианна уперлась, кипиш подняла: мол, жри че дают, да и куда ты денешься... Ну, мы того, посрались, она на нож мой и напоролась сама… Типа, случайно, несчастный случай. Он на столе лежал, острый, сука, а она и напоролась. Ох, командир, жалко мне Лианну, так жалко, я ж любил ее. Ну, коли так вышло, что делать — дождался ночи и вытащил в овраг. Сделанного-то не воротишь…

— Это точно, — неприязненно сказал Манохи, глядя на сидящее перед ним чудовище, так спокойно вещающее об убийстве. — Не воротишь… Ты мне про «напоролась сама на нож» не пой. Не прокатит. Удар у тебя больно умелый, любой эксперт враз докажет, что намеренное действие.

Кувалда оскалился.

— У меня, собственно, два вопроса осталось, — сказал Манохи.

— Так задавай, командир, и отправляй в хату: время обеденное, жрать охота.

— Кто в военкомате задействован в преступных схемах?

Кувалда засмеялся. Зубы у него были желтые от никотина, неровные, как старый гнилой забор.

— Ты у фронтовика про военных спрашиваешь и хочешь, чтобы я их сдал? Я думал, ты умнее.

— Какой ты фронтовик, ты вор и убийца.

— Ошибаешься, капитан. Мне их закладывать резона нету. Пригодятся.

— Значит, про военкомат будем молчать?

Кувалда откинулся на спинку стула и уставился в потолок, посвистывая.

— Хорошо. Последний вопрос. Ты так легко все выложил. На что надеешься? У нас смертной казни официально нет, но на сей раз из зоны не выйдешь.

Кувалда улыбнулся.

— Тебе скоро растолкуют, командир. Какая зона? Я и судью-то не увижу...

— Уверен?

— А то ж! Фронту нужны бойцы. А потом, командир, я вернусь, и мы с тобой обязательно встретимся… Продолжим базар… Так что ходи аккуратно…

— С удовольствием, — процедил Манохи.

Капитану захотелось самому, прямо сейчас, на месте пристрелить гада. Вот туда, где брови мохнатые сходятся, в эту точку всадить пулю… Его проповеди о психологии и понимании душ с Кувалдой не работали.

Он велел отвести преступника в камеру.

На следующий день Кувалды там уже не оказалось. Римек спокойно сообщил возмущенному Манохи, что за гражданином Уве Скворчипулле прибыла военная полиция, в чье ведение вышеупомянутый гражданин убыл.

— И ты отдал?

— Зачем нам лишний геморрой?

— Понятно, — хмуро сказал Манохи. — Все, как эта сволочь и говорила. Докатились, маньяков отпускаем. Скоро каннибалов станем освобождать ради армии. А военкомат, взятки, вот это все?

— Карел, что ты как ребенок… Ценности по описи в Гохран. Остальное — не наше дело. Наше дело — убийц и бандитов ловить.

— Вот я поймал одного…

— Не все так однозначно, — изрек комендант Римек.

Жара держалась в Городе еще месяц, доводя его жителей до белого каления, а затем наконец пришли с гор грозы — предвестники осени. Грозы вычистили Город, отмыли его улицы и дома и наполнили Красненький ручей водой. Он превратился в бурлящий поток, смывший в том числе и память о Лианне Дифойгт.

Дело об убийстве списали в архив «за отсутствием фигуранта». Дело о взятках и коррупции в военкоматах даже не возбуждали. Муж Лианны продолжал числиться «потеряшкой», но «погадков» это не волновало — он проходил по другому отделу.

Знакомый контрразведчик, которому Манохи рассказал всю эту историю, покачал головой и оценил:

— Без шансов… Это, дружище, все равно, что мировой порядок менять. Военные — это святое, они не могут брать взяток… Лианна эта твоя мертва. А душегуба отправят обратно на фронт.

— Его за решетку надо, к стенке!

— Ну, капитан, ты же понимаешь: фронту нужны солдаты. Ты вот о чем подумай: если Кувалду посадить, то он будет жить и жрать, жрать и жить, да еще и неплохо жрать и жить. А на фронт поедет чей-то сын. Призовут очередного очкарика слепого… Справедливо?

Манохи хмуро молчал.

— Пусть все идет так, как идет, Карел…

— Какое же дерьмо! — сказал Манохи.

С этим утверждением собеседник капитана согласился.

 

Инспектор Лео Букац заступал на очередные «сутки». Горькие ошибки прошлого Лео учел, договорившись, что кушанья из любимой столовой ему будут приносить прямо в отдел в алюминиевых судках. Такая посуда превосходно держала тепло. Сегодня в столовой давали телячью печень с луком под сметанным соусом.

Букац основательно расположился на посту и наладился было подремать в ожидании обеда, как вдруг захрипела рация. Он подозрительно посмотрел на нее, подумал и все-таки включил.

— Але, але! Дежурный! У нас труп!

Букац похолодел. «Неужели снова?» — подумал он.

— Что, черт побери… Докладывайте! — произнес он, стараясь звучать веско и сурово.

— Туточки он, плавает! В Красненькой! — надрывалась рация и вдруг взорвалась непередаваемой какофонией. Это детективы Никола Коряну и Фогель Гевари, не выдержав, заржали в своей конской манере, и, держась за животы, вывалились из-за угла.

— Лео, спокойного дежурства!

— Да, Лео, флаг в руки!

— Труп в руки…

— Пошли в жопу, сволочи, — пробурчал Букац, впрочем, довольный, что не надо никуда бежать и заниматься всякой чушью типа обходов.

Коллеги отправились в «Солдатскую радость», и дежурство пошло как по накатанной. Он оформил два привода, отфутболил одного заявителя: изможденную женщину с жалобой на семейное насилие, и нацепил уже на вилку первый, самый вожделенный, самый вкусный кусочек печенки, как вдруг его взгляд упал на экран небольшого телевизора.

Показывали новости.

На Южном берегу шли тяжелые бои. Вероломный и бесчестный враг наступал, подло используя новейшие виды вооружений, в том числе запрещенные разными конвенциями. Наши доблестные части если и отступали, то исключительно по соображением гуманности и тактики.

«Большую роль играет храбрость личного состава, — вещала ведущая с фарфоровым личиком, складывая губы бантиком. — Так, у селения Мировое отличился Уве Скворчипулле, позывной «Кувалда». Он не дрогнул перед лицом превосходящих сил противника, не дал подразделению впасть в панику и поднял бойцов в атаку. Противник не смог захватить ни пяди нашей земли, зато сам был вынужден в панике бежать. В селении Мировое развивается флаг Долины. Старший лейтенант Скворчипулле представлен к награде и повышен в звании до капитана».

Картинка сменилась, и экран заполнила ухмыляющаяся грязная, заросшая рожа Кувалды. Он тыкал ручищей прямо в экран, топыря корявые пальцы в знаке «V» — победа.

Букац уронил вилку, что доселе с ним не случалось. Он помотал головой, протер глаза, опять помотал головой, но капитан Кувалда ему не привиделся. «Страшно представить, как он бойцов в атаку поднимал».

Инспектор сорвал трубку со служебного телефона и начал набирать номер Манохи. Первые цифры он набрал быстро, но затем начал замедлять темп, а над последней и вовсе завис. Поразмыслив, он аккуратно положил трубку на место и торопливо потянулся за вилкой. Он очень хотел кушать.

Печенка источала ангельский аромат.

Пусть Карел Манохи поживет еще спокойно, думал Букац. И пусть Карел узнает об этом не от него, скромного тихого Лео. Пусть такие вести приносит кто-нибудь другой — кто умеет делать обходы и расследовать преступления. А мы пока поедим.

И Лео вонзил вилку в телячью печень.

 

декабрь 2023 — январь 2024