РОССИЙСКИЙ
АНТИВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ
здесь только литература

Обратный билет

Акт прощения — одно из самых важных условий сосуществования людей, поступок возвышенный и требующий от прощающего великодушия.

На мой взгляд, есть прощение и есть извинение.

Попросить извинения несложно, умные люди часто делают это во избежание затяжных ссор или конфликтов. И извиниться всегда есть за что, потому что не бывает так, что во всем виновата только одна сторона. В чем-то, пусть не по существу, а по форме, как правило, виновата и другая.

И, собственно, я вообще не об этом. Не о тех мелких недопониманиях и обидах, с которыми мы сталкиваемся в нашей ежедневной жизни и где мы воспринимаем себя или пострадавшей, или виновной стороной.

«Прости», — так говорят в тех случаях, когда вина человека неопровержима и часто непоправима. И что это означает? Означает, что сначала кто-то причинил кому-то страдания, а потом говорит: «Прости». Другими словами: «Да, я это сделал. Но! Я все осознал, меня очень мучают угрызения совести, и ты должен меня понять. Ты должен меня понять и снять с моей души камень — то есть простить меня. И тогда мне будет намного легче жить: я не буду чувствовать угрызений совести, не буду бессонными ночами мучиться по поводу того, что же я такое сотворил. Мне снова, как и раньше, станет жить легко и приятно, потому что ты меня простил. А то, что твоя жизнь теперь изгажена, так теперь ничего уже не поделаешь. Так получилось».

То есть мало того что человеку — выбирайте что нравится: изломали его жизнь, унизили, предали, разрушили семью и далее по списку, так он еще должен войти в положение сотворившего это и простить его, чтобы тот не мучился.

Я не раз думала, а как поступить правильно в таком случае.

Вероятно, нужно признаться, что все поняла, что сама в ужасе от свершенного, что сама мучаюсь и переживаю. Но не просить, чтобы меня за это простили. Не выпрашивать себе обратный билет в прежнюю счастливую жизнь. Потому что этой прежней жизни уже не будет, даже если мы будем делать вид: «А что, собственно, произошло? Ничего особенного. Меня же простили!»

Это дорога в одну сторону, и не дай бог нам в нашей жизни когда-либо сесть на тот поезд.

И я здесь не только и не столько о романтических отношениях. В жизни кроме них больше чем достаточно серьезных ситуаций, при которых просить прощения не очень уместно. Или еще хуже — когда просить прощения уже не у кого.

Вот такие мысли посетили меня на данный момент вроде бы и без какого-либо конкретного повода. Просто вспомнилось… Хотя зачем я вру? И это тоже — «проверено на себе».

 

 

Признание

Сегодня я шла по лесу и думала о том, как же сильно я изменилась внешне. Все не то, все не так. А потом мне стало стыдно. И я решила поговорить со своим телом и рассказать ему все, что я о нем думаю.

Каждому органу и части тела в отдельности, потом всем вместе, а затем опять в отдельности.

Я рассказала рукам и даже каждому пальцу, как я благодарна им за их многолетний труд. Ногам — за то, что они меня еще носят. Поблагодарила голову за то, что она еще варит, нервы — за то, что пока на людей не кидаюсь и могу справляться со своими тараканами сама. Я не забыла и те части тела, которые принято называть «интимные». Выразила большую благодарность всем внутренним органам и в конце торжественно подвела итог: мое тело — большой молодец, оно позволяет мне жить, трудиться и радоваться жизни, и я не имею права критиковать его. И я больше не буду этого делать. Никогда. Я буду с ним только дружить.

 

Ты не успеешь

А теперь подними голову и вдохни глубоко-глубоко.

Не смей реветь.

Найди на небе звезду и поговори с ней.

Это полезно и для тебя, и для звезды.

Скажи ей, что ты счастливый человек, ведь у тебя есть те, кого ты любишь.

Пообещай той звезде, что больше не будешь откладывать главное на потом, не будешь говорить себе «успею».

Ты не успеешь. Люди никогда не успевают рассказать друг другу о своей любви...

 

 

Большая собака

У каждого есть какие-то воспоминания, которые не отпускают и мучают всю жизнь. Что с ними делать, непонятно. Они не уходят, не уплывают, не рассасываются. Они тихо прячутся где-то в дальних закоулках души, но время от времени ярким всполохом режут по глазам, по сердцу и по совести.

У меня таких воспоминаний много. К сожалению. И с этим мне жить до конца отмеренного мне срока.

Вот одно из них — пришло сегодня утром и мучает. И я малодушно пишу в надежде на то, что станет легче.

Это было в Москве в начале девяностых. Зима, идет слег. Я стою на платформе «Матвеевское», жду электричку. Туда же зачем-то пришла стая бездомных собак, думаю, чтобы спрятаться от снега под крышей навеса платформы. Они как водится самые разные: побольше, поменьше, закаленные в боях, хмурые и готовые в любой момент постоять за себя собаки. Среди них выделяется одна. Это здоровенный и ужасно тощий сенбернар. Бока у него висят, шерсть свалялась колтунами. На ушах — приставшие сухие колючки.

Он в этой стае бывалых и не ждущих ничего хорошего от людей собак. Но когда-то он был домашним и, может быть, любимым. Наверное, он еще не привык к тому, что люди терпеть не могут и гоняют такие вот бездомные собачьи стаи.

Он ходит вместе со своими товарищами, но в то же время держится в стороне. Они его приняли, но, вероятно, прав у него меньше, чем у других. Они же всё понимают, понимают, что он имеет свою, отличную от их собственной, историю. И, возможно, им трудно ему простить его прошлое, в котором была миска с едой, собственный мягкий коврик, и главное — любовь. У них такого никогда не было, и они хорошо знают, что никогда, никогда не будет.

А сенбернар, стоя немножко в стороне от своей новой компании, смотрит на людей. Переводит взгляд с одного на другого, взгляд невероятно грустный и ищущий. Кого он искал? Того, кто его любил, но умер? Или того, кто решил, что такая большая и неудобная собака ему больше не нужна? Или он «потеряшка»?

Потом уже я узна́ю, почему в бездомных стаях в основном маленькие и средние собаки. Большим выжить труднее, и потому надолго они там не задерживаются. Они умирают.

Наконец пришла электричка. Она была, естественно, переполнена. Стоя в тамбуре, носом вплотную к стеклу, я смотрела на этого здоровенного, совершенно беспомощного и не понимающего что же с ним происходит пса.

Тогда я и сама так ни черта и не поняла: может быть, это был сигнал, который мне посылала, как нынче говорят, Вселенная? И главное, у него был шанс…

Я привела бы его домой, сразу бы покормила, потом посадила бы в ванную и отмыла. И сняла бы все колтуны с его боков и колючки с его длинных ушей.

А потом взяла бы шерстяное одеяло и сделала бы ему теплое гнездо. И поставила бы большую миску с водой и другую — с едой. И поцеловала бы в морду. А он бы отогрелся и понял, что это его новый дом. Потому что собакам без дома плохо, даже тем, кто ко всему привычный и не ждет от людей ничего хорошего.

Но я этого не сделала. И вот теперь пишу, хотя это мне все равно не поможет.

 

 

Березовый сок

Недавно я была на «Чикагщине» — приезжала свою новую книжку представлять. Так вот, меня предупредили, что встреча состоится не в городе, а за городом, потому что основная часть наших соотечественников поселилась именно там. В одном из таких пригородов я провела два с половиной восхитительных дня.

В субботу я встречалась с читателями («А вы были там?» — спросила я, сурово насупив брови), а в воскресенье целый день гуляла по Deerfield, где была моя гостиница.

И думала о том, как счастливы люди, живущие в этих благословенных краях. Как красиво и достойно устроили они свою жизнь, как приятно для души и полезно для здоровья проживать в таких местах. Я ходила по дорожкам, вдоль которых тянулись жилые дома, и вроде бы ничего особенного вокруг не было. Но я на каждом шагу останавливалась и фотографировала. И не могла насмотреться на эту красоту.

А вечером мне позвонила моя старая знакомая, живущая примерно в таком же месте, но под Вашингтоном, и стала рассказывать о том, как все скучно и противно.

А чуть позже, в силу неслучайных случайностей, я говорила с другой своей подругой — из Москвы. На мой вопрос, как там жизнь, она сказала, что все замечательно, только у нее проблемы с позвоночником. Потому что в их подъезде не работает лифт, и ей приходится коляску с внуком таскать на шестой этаж на себе.

Я спросила, а почему нельзя оставлять коляску внизу или, на крайний случай, поднимать внука и коляску по очереди?

Только задав этот вопрос, я поняла, какого дурака сваляла.

Московская подруга тяжело молчала в трубку. Потом наконец сказала: «Слушай, ты и вправду уже ничего не понимаешь или притворяешься?»

А я не притворялась и все очень даже понимаю. Я, между прочим, не дура, честное слово. Просто нормальная человеческая жизнь быстро вытесняет из сознания владение «боевыми искусствами» — навыками, необходимыми для выживания там, в далекой и прекрасной стране, где круглый год по стволам берез струится березовый же сок, волоокие девы плетут венки с национальной символикой, а добры молодцы поют патриотические песни. Поскольку все другие проблемы по жизни у них уже решены.

Хочу спросить у вашингтонской подруги, ровесницы моей московской (мы однокурсницы): когда ей в последний раз приходилось переть на себе вверх по лестнице коляску с внуком? Потому что оставить внизу нельзя ничего даже на пять минут.

Недавно я опять говорила с Москвой. Московская подруга уже ходит. А лифт — нет. Да, кстати, и это тоже проверено на себе. Только давно это было…