РОССИЙСКИЙ
АНТИВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ
здесь только литература

ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕ

В одном из любимых моих фильмов «Игра на выживание» есть фраза, которую одни пропустили вовсе, а другие восприняли мельком как малозначимую: если мы хотим выжить, мы должны перестать играть по их правилам

Тут основа и ключ. Ибо все мы актеры данного сериала, только не киношного, а самого настоящего — взаправдашнего.

И пока мы играем по установленным нам правилам, мы продолжаем истреблять друг друга.

Вывески, ширмы, заголовки — для буратин. Суть остаётся: нас уничтожают нашими собственными руками.

Не важно — красный ты, белый или зелёный. Машина перемалывает всех. Имя этой машины — система.

Красный-белый, там-тут, тот-другой — звенья схемы, по которой данная система работает. Что нужно сделать, чтобы она перестала работать? Нужно сломать ее. Стать ни белым ни красным, ни «тем» ни «этим».

Опять махновщину впаривает, скажет кто-то — все это уже было...

Да, было. Но махновщина оттого и погибла, что попыталась стать частью системы. Красной системы. Попытайся она стать частью белой системы, результат был бы аналогичный, но я сейчас не об этом.

Я о том, чтобы стать ВНЕ СИСТЕМЫ в принципе. Вне основы. На основу здравого смысла, если угодно. Можете назвать это неотолстовством или ньюбузианством, не имеет значения.

Граф Лев Николаевич мог позволить себе подобные капризы.

Олесь Бузина... слишком свежа ещё память, слишком красна кровь на асфальте.

Чего он добился?

— Чего добьешься ты? — скажут мне.

Я не знаю, чего я добьюсь. Скорее всего, ничего. Или того же самого...

— Вы полагаете, все это будет носиться?

— Я полагаю, что все это следует шить!

Просто брать нитку и иголку, перо или авторучку, косу или белый лист ватмана с пропечатанным черной тушью словом «нет!» и делать свое дело. У нас на Украйне, в России, Беларуси, Казахстане, Папуа Новой Гвинее... не важно.

Важно, что есть мы.

А если мы есть, если нас много, утолщается и палка, вставленная в колесо машины.

Пока ее прокручивает, корежит, выталкивает обратно. Но мы упертые. Да и вариантов у нас нет. Как у камикадзе с задраенным люком и бензином на перелет до Перл-Харбора.

Безальтернативность? Полная.

Но как это, черт побери, здорово!

 

 

ВЕЛИКОПОСТНОЕ

Горит акация. Теплеет. Завтра Пасха;

Хоть за неявку обещают три.

Ты спрашивал что нового? Будь ласка.

Для пониманья. Вкратце. Сам смотри…

 

В Великий пост постов кругом — без счёта.

Нехватка мяса. С яйцами кто как.

«Оливок» рать в теньке у поворота

Задами подпирает автозак.

Все крикуны как встарь по заграницам.

Врагов народа ищут мусора.

Из чёрных дыр засаленные лица

Вещают бодро с ночи до утра

Про враг разбит, про кончились ракеты,

Про кофе в Ялте как святую месть.

Про контрнаступленье где-то к… лету,

Что канет в Лету, как и прежних шесть.

 

Пошит прикид к лицу весне игривой.

Притёрт ремень к вспотевшему плечу.

И колосятся в поле свежей нивой

Кто не рискнул ответить «не хочу».

А кто рискнул, те рядом колосятся.

Противоречья сняты. Синь небес

Кропит грибным задумчивое братство

И благодушно осеняет всех.

А за рекой такая же картина.

Как в зеркале расходятся круги.

И, связаны единой пуповиной,

Лежат в обнимку бывшие враги.

 

5 мая 2024. Пасха красная

 

 

СТЕКЛО

Устаканиться (разг.) —

успокоиться, прийти в нормальное состояние

 

Цикады лущат ночь как семечек стакан.

Грохочет окоём, подсвеченный зарницей.

И звёзд голубизна так гибельно близка,

Лишь спичкою черкни — и разом загорится.

 

Я в точке вековой сгустившегося зла,

Я на краю миров, на яблочном отшибе

Гляжусь в грядущий день глазами из стекла,

Забывший о любви, уставший ненавидеть.

 

И молчаливый друг — наполненный стакан,

Всё знающий и так без мелочных расспросов,

Прищурясь, подмигнёт сквозь скошенную грань.

И станет всё опять осмысленно и просто.

 

Июль 2024

 

 

ПИСЬМО ДРУГУ

У нас как в Писании, веришь, друг?

Каждых четыре часа – конец света.

На сына отец, от мужа жена, и брат –

как проще сказать? –

не всегда есть брат.

Ослы говорят, вдувает лыжню валтасар,

сиреной кромсает утро отёкший город,

колеблются звёзды и катятся через край

на левых и правых,

да кто их там разберёт?

 

По улицам ловят пелевиных и толстых,

А с ними и тех, кто ещё недавно

горланил: осанна тебе, король!

тебе так к лицу наряд арлекино;

в нём есть даже нужная дырочка… о!

слабай-ка скорее «God save the queen».

 

А в общем живём и не хуже вас;

у вас диктатура, у нас – выходи и плюй

в портрет самодержца,

но лучше всего с балкона

и предпочтительно по вечерам…

 

Твердят, мол «доя́т», а где сейчас хорошо?

Ну разве у лыковых, им с осины

за веток забором в упор не видать

как треплется полем штандартов лес,

плывёт в никуда и уходит

к небу,

унылой когортой бескрылых птиц…

 

Прости, дорогой, внеплановый day of doom.

Повесился трафик и, сука, рад.

Конечно же, светлые дни придут…

Но только, наверно, не в этот раз.

 

Июль 2024

 

 

СЕРДЦЕ

Как выпью, рука тяготеет к добру:

сначала к перу, а потом к топору.

Всё думаю, как разрешить топором

того, что не в силах исправить пером?

Я книги запретные в детстве читал;

за авторов этих сейчас на подвал

недолго проехаться с лёгкой руки;

ведь дело не в авторе — помнят мозги

и смутную цель, и терновый венец,

а значит опять же старушке пиздец.

 

Отвлёкся? Ну ладно… сказать о себе?

Да в общем-то без изменений в судьбе,

так скажем глобальных, отточена суть.

Вот только когда опрокину на грудь,

сей час, как Герасим над бедной Муму,

и сам — хоть убейся — себя не пойму,

блаженного сна и покоя лишен,

всё чудится —

будто я – русский шпион…

 

Мне в полночь приходят шифровки извне,

я ставлю подсвечник на темном окне,

рисую на спинах сутулых кресты,

фиксирую лица, трамваи, мосты,

вокзалы, пивнухи, иные края —

все те, за которые отдал бы я

не только что родину маму мою,

но также карьеру, престиж и семью,

диван, телевизор, торшер и комод,

смартфон, мотороллер и банковский счёт,

коллекцию марок, ладью и коня,

лишь только б… дорнийка любила меня!

 

Я б с милой дорнийкой в поля ускакал,

и клал на войну, и на мински бы клал,

на соросов, джонсонов и фондерляйн,

на мэра Бориса Филатова, блядь,

на шлюх от пера, мусоров, тцк,

кастрюльных адептов в дырявых носках,

притул, фарионок и мовный закон,

тарифы, гаранта (с супругой его),

набу, армовиры, цэйру и майдан,

убивцев русни оседлавших диван,

собяниных рать, киселевых орду,

байдонов, гордонов, другую байду,

россейство, окраинства жир в колбасе,

босфор с дарданелой и понадусе.

А после б, когда захмелел и устал,

я милой дорнийке негромко сказал,

травинки перо закусив на ветру:

дорнийка, дорнийка, когда я умру

и птицею ввысь отлетят мои дни,

на родине милой меня схорони:

где цвет абрикоса как розовый дым,

где дикое поле вливается в Крым,

где скрипом по Млечному шляху — арба,

где звёзд по небесному краю гульба,

где водки косушки с луной на закус,

где в стоге постель

и палаткою куст…

 

Прости мне, дорнийка, на долгом пути

полжизни тебя я пытался найти,

но сердце навеки другой отдано:

кого же винить, если бьётся оно?

 

Июль 2024