РОССИЙСКИЙ
АНТИВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ
здесь только литература

На Город опускалась темная осенняя ночь.

Свет дня постепенно угасал. Солнце вдруг нырнуло за Великий хребет и выбросило напоследок из-за зубчатой стены сноп лучей, запылал оранжево-красный закат. Но пламя быстро опало.

Небо наливалось фиолетовой густотой. Тени гор удлинялись, словно великаньи руки, тянущиеся жадно к Городу, пока не слились с ночью. Тогда в невообразимой пустоте над скалами, чьи вершины уже побелило снегами грядущей зимы, зажглись холодные узоры звезд.

На проспекте Героев включили фонари и освещение патриотических билбордов. Вспыхнули прожекторы на стенах Крепости, и тьма съёжилась и уползла к подножью старинных фортификаций, в узкие переулки с тускло светящимися окнами коммуналок, забилась в арки и дворы, разлилась в приречных трущобах, где ей было вольготно и уютно.

Засиял бледным мертвенным светом купол собора святого Шиги.

Закрывались супермаркеты, офисы, салоны красоты, банки; приходило время баров, ресторанов, притонов, ночных клубов.

Темная ночь опускалась и на семнадцатый отдел полиции и гвардии, ОПГ, сотрудников которого в народе называли «погадки». Собрался домой коменданте, депутат горсовета Римек, озабоченный подготовкой к завтрашнему интервью одному из ведущих телеканалов. Устало зевал и мазал йодом разбитые о задержанного врага народа костяшки довольный коммандер гвардии Виктуар Оро. Его заместитель Карой Рар уже ушел, он был человек семейный.

Убыл и один из руководителей «погадков», лейтенант Майорган. Он спешил на встречу с агентом, который ждал его на бульварах в любимом кабаке «Убей врага».

В старые добрые времена, когда на Майоргане еще не лежала такая ответственность, с этим славным питейным заведением вышел конфуз. Майорган, еще в чине капрала, выполнял там ответственное задание в рамках расследования дела государственной важности; такое редко выпадало на долю «погадков».

Работать ему пришлось под прикрытием. Обладая высоким гражданским сознанием, чувством долга перед Отечеством, замечательными способностями к мимикрии и прекрасными актерскими данными, капрал блестяще внедрился в это бандитское гнездо.

Абдуладан Майорган тогда не был столь уважаемой в Городе персоной как сейчас, поэтому обитатели гнусного вертепа надавали ему тумаков, выпотрошили карманы и выкинули на улицу. Сопротивления Майорган по причине врастания в роль до полного окостенения не оказывал: его защитил как раз тот человек, розыск которого капрал и производил.

Но, вспомнив поутру свои приключения и ощутив боль от полученных увечий, обиду Абдуладан запомнил. Став лейтенантом, он явился в «Убей врага» победителем и очень быстро объяснил его сотрудникам, владельцам и крыше, кто теперь здесь настоящий хозяин.

С тех пор лейтенант проводил там все встречи со своей обширной агентурой, а также досуг и прочее свободное время.

Майорган вышел на улицу, холодно кивнул знакомым патрульным, тащившим в отделение очередного пьяного бедолагу. Руки он им не подал — не царское это дело.

Он закурил, засунул руки в карманы новенького, с иголочки, плаща из шерсти альпаки. В нем он странно выглядел: дорогая вещь вступала в резкий контраст с морщинистым пропитым лицом.

Да и, по правде сказать, чувствовал он себя неуютно как в обновах, так и в должности. Куда комфортнее ему было спокойно выпивать в своем дознавательском кабинетике, где никто его не дергал, не трогал, не теребил, не вызывал постоянно наверх с докладами или на ковер, или, что еще хуже, под камеры. Конечно, noblesse oblige, но как это все муторно! Он же все-таки не комендант Римек, в конце концов…

Но от нового кабинета и иных новшеств Майорган не стал отказываться. Неудобства можно и перетерпеть. Работа такая. Приходится многим жертвовать…

На улице было зябко, и лейтенант с удовольствием подумал о рюмке настойки, которая ожидала его в «Убей врага». Он презрительно прошествовал мимо обычного прибежища «погадков» — «Солдатской радости», где после смены пили пиво детективы Юлиус Чинадега, Никола Коряну и Фогель Гевари.

— Ты посмотри какой гусь стал, — сказал Фогель, сдувая пену.

Бармен Микаэль поставил на их стол фисташки и чипсы.

— Да, большое, — вздохнул Чинадега не без зависти и захрустел чипсами, набив полный рот.

— Свинья он, и все тут. Сколько раз я задницу этого мудака перед капитаном прикрывал! А вчера топаю на работу, сонное, спать охота, сил нет… Вижу — стоит на крыльце нашем, качается. Бухое вдрызг. Это в девять утра-то! И мне такой сует два пальца: здра-а-авствуйте, детектив Гевари. Этак, знаете, брезгливенько… Вот сволочь. Подумаешь, летеху получил — а понтовое!

— А, да что там говорить! Мне он недавно выговор объявил — за пьянство на рабочем месте, — сказал Коряну грустно. — Мы с Махоуном, патрульным, задержались на работе, решили по сто грамм дернуть. Святое дело! А тут Майорган мимо идет… Сколько раз вместе пили, я и ему налил. Да я ж ведь от души… Гляжу: Абдул идет, чего бы не налить.

— Ну и что?

— А он, сука, выпил и — выговор.

— Вот дерьмо.

— Да уж… А ему хоть бы хны. Он ведь теперь каждый месяц в телеке поет про успешную борьбу с преступностью. Римек его пристроил, сука. Скоро вторую медаль получит такими темпами.

Чинадега слушал старших товарищей с уважением, не забывая приникать к пивной кружке. Он про себя разделял их возмущение, но не во всем соглашался:

— А все-таки лейтенант, что ни говори, это не капрал какой-нибудь. И медальку ему не кто-нибудь, а сама Четвертая вручала. Господин Майорган карьеру сделали. Удачное! Может теперь себе позволить… Имеет право.

Гевари и Коряну переглянулись.

— Ну, можно и так сказать…

— Малой-то прав, Фогель, что уж тут. Он — там, мы здесь, все на своих местах. Такова жизнь, — философски откликнулся Коряну.

Майорган не слышал этого диалога, но если бы даже услышал, не был бы впечатлен. «Убей врага» превосходил «Солдатскую радость» по всем параметрам, а в том, что коллеги не достигли таких успехов, он уж точно не виноват. Так что смущаться причин никаких у лейтенанта не имелось, тем паче шел он не просто выпить-закусить-развлечься, а по делу.

Его агент уже томился в ожидании. Это был немолодой хлипкий мужичонка, опустившийся, оплывший от пьянства, но все-таки еще не достигший самого дна. В прошлом он имел репутацию одного из самых ловких щипачей в Городе, три раза наживал своим ремеслом богатство, и три раза проматывал его до копейки. Ныне он прежним делом заниматься не мог по причине многочисленных хворей, пробавлялся мелким ростовщичеством, но все еще вращался в криминальной среде. Его коллеги, прекрасно осведомленные о стукачестве, держали этого человека в стороне от серьезной информации, но иногда специально подкидывали мелкую рыбешку, чтобы ненароком крупной не попало.

Канал связи с «погадками» всегда был востребован. Ты мне, я тебе…

С агентом, в отличие от коллег, Майорган поздоровался за руку. Оказать уважение сексоту всегда не лишне, а кроме того с этим человеком лейтенанта связывали долгие приятельские отношения: в первый раз Абдуладан оформил на вора материал, когда ему было 26 лет…

— Здорово, Яшмин.

— И тебе не хворать.

Выпили, посидели, поговорили про погоду и оскудение нравов.

— Ну что, Яшмин, есть у тебя чего? — спросил Майорган пока еще ворочающимся языком. — Ты давай, работай, а то показатели у нас хреновые. Народ какой-то стал стремный, по домам сидят.

Его собеседник пожал худыми плечами:

— Так запугали всех. Ваши же шороху и навели. Что ни неделя — шмон… Беспредел, начальник! Люди недовольны.

Майорган тяжело вздохнул. Это было правдой: в верхах в очередной раз решили усилить борьбу с преступностью, инакомыслием и вражеской пропагандой. Ему самому пришлось пару раз выезжать на рейды совместно с коммандером гвардейцев Оро.

— Да это, понимаешь, дело политическое. Тут уж придется потерпеть.

— А-а, ну раз политическое… Политику не хаваем.

— Яшмин, давай, не тяни кота за хвост. Если есть что, выкладывай. Нет, так давай будь здоров, а я домой пойду, пока ноги ходят.

— Начальник, ты на ноги не кивай, тебя машина довезет…

— Ага, щас, размечтался. Мы за машину не работаем, мы по совести.

— Как же, по совести. Крокодилы.

— Ты это… Парень, не наглей. Я тебе за крокодила щас выпишу пять суток. И за совесть — еще пяток.

— Так ить, Абдулыч, похож же…

Майорган завертел головой, пытаясь взглянуть на себя со стороны.

— Похож-похож, гарантия.

— Тфу на тебя!

Лейтенант сплюнул, кликнул девочку и велел принести себе еще любимой тминной, которая очень хорошо скрашивала томный осенний вечер.

— Ладно, Абдулыч. Короче, смотри налево на пять часов…

— Куда?

— Блин. Вон в углу столик. Видишь?

— Да.

— Там мужик в плаще такой сгорбился.

— Так. И что?

— Я плохого ничего не скажу. Но он странный.

Майорган выпил и потребовал пояснений.

— Ну как… Не из наших. Чужак. Появился где-то недели с две назад, почти каждый вечер приходит и заказывает бродила самого дешевого рюмок пять-шесть. Пьет не закусывая, и плачет, плачет. Так часа полтора сидит и уходит потом.

— Да, чет странновато, — согласился Майорган. — И что думаешь?

— Да хрен знает. Я те не экстрасенс — чужую душу определять. Но я тут, Абдулыч, историю вспомнил одну. Давно было. Мужику баба одна изменяла, так он от ревности с катушек съехал и замочил и ее, и любовничка ейного. Причем с катушек-то он того… а дело обделал грамотно. Все по уму, ни одного пальчика не оставил, взял какие-то камушки для виду — типа ограбление, а потом выкинул их в реку с моста Трех Сестер. Ну, ваши дело по грабежу с убийством возбудили, трясли весь честной народ, а народ вообще не в курсе. Сами удивлялись. Мужик тот, он этот… инженер был, к нам никаким краем. В общем, в его сторону никто и не взглянул, и он бы соскочил, да совесть замучила. Так вот, он тоже все так по кабакам ходил — пил и плакал, плакал и пил.

Яшмин помолчал.

— Ну и как, взяли его? — спросил, кашлянув, Майорган.

— Повесился он. Записку написал и повесился.

Собеседники выпили, не чокаясь.

— Так ты чего, полагаешь, что этот тип кого-то пришил?

— Да не знаю я! Но я бы проверил, как да что. А то чего он тут ревет белугой…

Майорган кивнул.

— На безрыбье и рак — рыба, — пробормотал он, вынимая телефон и вызывая патрульного Махоуна. — А вдруг это вообще вражеский лазутчик?

Одного диверсанта Майорган уже в своей жизни задержал, за что и получил лейтенантские погоны и медаль из пухлых ручек Четвертой. Ему понравилось, и он был не прочь задержать еще парочку. Так, глядишь, можно и с комендантом Римеком сравняться…

Патрульному лейтенант велел явиться немедленно в «Убей врага». После чего он дал агенту две монеты, отослал его вон, чтобы не светить лишний раз и стал ожидать Махоуна.

Агент ухмыльнулся и пересел в другой конец залы к веселящейся компании мелких жуликов.

Патрульный, хоть смена его и закончилась, явиться не замедлил. Это был здоровый белобрысый юноша, что называется кровь с молоком — щекастый, мордатый, очень стеснительный и оттого постоянно сохранявший на лице виноватую улыбку.

В полицию он пришел из «морских тюленей» — отряда боевых водолазов. Этот отряд тренировали крайне жестко, на убой, поэтому силищей Огастес Махоун обладал неимоверной, что признавали даже гвардейцы Виктуар Оро и Карой Рар. Но его мягкость, восторженность, в полиции не слишком уместная, романтичность натуры и постоянные опасения сделать что-нибудь не так вызывали презрение. Поэтому Махоун получил прозвище «Тюфяк». Старшие товарищи рассчитывали, что в будущем характер молодого человека закалится до уровня физической кондиции, и Махоун станет настоящим «погадком».

Патрульный вытянулся перед столиком лейтенанта, которого очень уважал и как вышестоящего чина, и как старого сотрудника ОПГ, отрапортовал о прибытии и принялся есть начальство преданными глазами. Майорган поморщился, усадил юнца за стол и внушил ему, что в неформальной обстановке так делать не следует, потому что раскрывается их полицейская суть. А в таком месте как «Убей врага» это чревато проблемами со здоровьем и внешностью.

— Разве тут не знают, что вы — полицейский? — простодушно изумился Махоун.

— Знают. Но не надо лишний раз тыкать пальцем, — разозлился Майорган. — Не ровен час оторвут тыкалку.

— Так точно, господин лейтенант! — рявкнул патрульный на весь кабак. От столика жуликов послышалось веселое ржание и одобрительные возгласы.

— Ну и дебил, — пробормотал Майорган.

На его счастье плачущий мужик в плаще поднялся, бросил на стол несколько монет и пошел к выходу. Создавалось впечатление, что он плохо видит куда идет: человек покачивался и пару раз натыкался на стулья.

Лейтенант велел «Тюфяку» следовать за подозреваемым и заказал еще стакан пойла. На сей раз он предпочел «Кровавую Мэри».

После коктейля голова у Майоргана походила на колокольню в час звона к заутрене. Он шелестел старыми бумагами на новом столе и вяло размышлял, что все-таки в «Кровавой Мэри» должно быть 2,5 части томатного сока и одна часть бормотухи, а не наоборот. Традиции есть традиции, и ежели предки предписывают смешивать «Мэри» именно так, не надо их нарушать. Традиции — это святое.

В одиннадцать утра в кабинет явился Махоун и, приложив широкую ладонь к виску, заорал, вернее, Майоргану показалось что заорал:

— Господин лейтенант, разрешите доложить!

Майорган схватился за колокол.

— Тише, тише, ты, песья пасть! Господи, где тебя научили так орать?

Патрульный таращил глаза.

— Ладно, что у тебя?

— Согласно вашему распоряжению взял под наблюдение подозреваемого и следовал за ним до трамвайной остановки «Мебельный магазин «Богатырь», где подозреваемый совместно со мной сел в трамвай номер пять…

— Постой, постой… — растерялся Абдуладан. — А зачем и за кем ты следовал?

Теперь растерялся уже Огастес, изумленно захлопал светлыми ресницами.

— Согласно вашему приказу…

— Я тебе приказал за кем-то следовать?

— Так точно! — обрадовался Махоун.

— О как.

Майорган почесал голову и с усилием извлек из нее смутное воспоминание. Так, сидели с Яшмином, культурно выпивали… А, да, вчера агент навел на какого-то мужика. Мутный какой-то тип. Не Яшмин, а мужик. Яшмин тоже мутный.

А чего с мужиком? Сидел и плакал? Ну так бухой, поди. С ним, Майорганом, тоже, по правде говоря, случается — как накатит после шестой или седьмой, так хоть волком вой, и слезы сами по щекам катятся.

Надо было его в вытрезвиловку и все дела. Или нет? Что-то еще? Яшмин говорил, что мужик на убийцу похож, вспомнил Майорган. Поэтому я Махоуна и вытащил… Это что же, выходит, Махоун всю ночь следил за этим пьянчужкой?

— Ты что, так и шарился за ним? — спросил лейтенант.

— Так точно! — рявкнул с энтузиазмом патрульный.

— Хвалю за усердную службу, — выдавил из себя Майорган.

Вот черт, неловко вышло, посовестился он про себя. Надо завязывать с производством следственных действий в нетрезвом виде.

Стараясь не дрогнуть лицом, лейтенант приказал докладывать дальше, только покороче.

— Объект доехал до конечной остановки «Завод бронетехники» и пешком дошел до улицы Конармии…

Майорган вздохнул: улица Конармии находилась на окраине города, очень далеко и уж точно вне пределов зоны ответственности «погадков». В начале ее еще стояли старые пятиэтажки с заплеванным сквериком и скамеечками у подъездов, но их быстро сменяли убогие домишки, деревянные бараки, в которых ютилась целыми семьями беднота, работяги, старики, всю жизнь ожидавшие и так и не дождавшиеся улучшения жилищных условий…

Словом, пестрый народ. Не такие, конечно, трущобы, как на набережной, но тоже не сахар. Тащиться в этакую даль с утра с больной головой непонятно ради чего совсем не хотелось.

Майорган, жалея, что ввязался в это дело, решил, что вечером набьет агенту рожу за такие наводки.

— Разрешите доложить, господин лейтенант. Мужик и впрямь того…

— Что значит — «того»?

— Стремное. Он, изволите видеть, не домой шел, как я уж было подумал, а в сквер. Есть там такое, загаженное. И там, господин лейтенант, он стал копать.

Майорган подумал, что ослышался. Колокольный звон, с ушами что-то, видите ли…

— Что-что стал делать?

— Копать, господин лейтенант! Лопату достал откуда-то из-под куста и давай махать. Одну яму выкопал, потом вторую, третью…

«Ямы… Господи, с утра — ямы… Ямы??? Убийца! Могилы! Маньяк!!!» — промчалась цепочка в гудящей голове лейтенанта.

— И ты что, его не задержал?

— Так приказа не поступало…

— Дебил! Где его искать?

— Так он там по сю пору копает и копает…

Майорган сдернул с вешалки свой новый альпаковый плащ и побежал на улицу к патрульной машине. Махоун, топая ножищами как боевой слон, ринулся за ним.

Они пронеслись сквозь общую залу как вихрь, как ураган, как смерч, смахнув по дороге протоколы со стола инспектора Букаца и чуть не уронив старый ноутбук инспектора Николы Коряну.

Коряну с сожалением посмотрел на ноутбук. Если бы его разбили, можно было бы надеяться на новый.

— Ты смотри, — сказал он озадаченно Фогелю Гевари. — Куда это они понеслись?

— Хе, я и не знал, что наш Абдулка такое быстрое, — хмыкнул Гевари. — Что с человеком погоны делают… Прямо паровоз!

— Почему паровоз?

— Потому что пыхтит! — содержательно пояснил детектив второго класса и продолжил свое любимое занятие: раскраску эротических открыток.

Пока детективы дивились на непривычный темп передвижения лейтенанта, Махоун врубил всю иллюминацию, и патрульный фургон, скрепя и раскачиваясь на ходу как парусник в шторм, промчался по проспекту Героев, обогнул Крепость и рванулся к окраине Города.

«Погадкам» повезло: в чахлом скверике виднелась копошащаяся в земле фигурка. Полицейские огляделись и поежились: на редкость убогое место, особенно утром, когда весь Город похож на черно-белое плохое фото.

Бараки эти гнилые, как тут люди живут? Первый говорил, что скоро в Городе не останется аварийного жилья, программа переселения почти завершена. Ага, вот пожалуйста, наглядно видно, как она завершается…

Дровяники… Значит, печи топят. Не Столица великого государства, а деревня захудалая, заштатная… Значит, в Городе еще осталось печное отопление, ты подумай.

Помойка рядом, баки давно переполнены, вокруг валяются груды мусора. Желтые детские ботиночки, сломанная раскладушка, синее треснувшее пластиковое ведро; доски какие-то, ящики, огромные мешки с осенней листвой… Вот листву здешние дворники додумались сгребать, а мусор убрать — такой мысли, видимо, в их светлых головах не возникает…

Майорган оглянулся на Махоуна. Тот мечтательно улыбался.

— Родное, — застенчиво пробасил он. — Рос в таких… Пацаненком. Матушка по сю пору обитает. Навещаю ее, так прям в глазах щекотно — в детство типа вернулся.

— Что, прям в такой вот дырище?

— Ага.

— А что ты ее не перевезешь? Подал бы заяву, ты же полицейский, воевал, должны уважить…

— Да я хотел, но матушка не желает, — совсем застеснялся Махоун. — Типа суетно у вас там, и не знаю никого. А дома, мол, товарки, есть кому доброе сказать.

— А отец?

Махоун отвернулся.

— Нету, — глухо ответил он.

Майорган решил не углубляться.

— Ладно. Пошли. Ты это, Махоун, давай-ка внимательно. Спину мне прикрывай. Вдруг этот придурок тут не один. Если что — пали, первый в воздух, затем по цели.

Он подумал и скорректировал приказание:

— Впрочем, можешь и сразу по цели. Дело серьезное, Огастес, понял? Маньяка берем! Смотри в оба!

Махоун вытянулся во фрунт, хотел рявкнуть свое любимое «так точно», но сообразил на сей раз, что голос повышать не к месту и просто отдал честь. После чего он выпятил колесом могучую грудь, выдвинул вперед челюсть и стал страшно вращать глазами.

«Погадки» на цыпочках приблизились к подозреваемому и, пригнувшись, замерли за кустарником в позе львов на охоте. Белобрысая голова Махоуна торчала над кустами как белый флаг, но маньяк настолько углубился в свое черное дело, что не смотрел по сторонам.

Лейтенант почувствовал, как у него взмокли подмышки. Он имел опыт по задержанию врагов народа, но таких опасных психов Майоргану брать еще не доводилось. Он с запоздалым сожалением подумал, что зря рванулся из ОПГ так резко. Сглупил. Надо было бы сформировать опергруппу, сообщить капитану Манохи и коменданту Римеку, привлечь гвардейцев… Сделать все по уму. А то сейчас этот чокнутый их тут положит, глазом не моргнет, ему-то что, душегубу: эвон сколько ям уже успел накопать. С десяток!

Ямки, впрочем, не отличались глубиной. На штык-два, не больше. Мелкие выходили у маньяка ямки, да и сам мужик был хлипкий, сутулый, он тяжело и хрипло дышал, то и дело снимал и протирал очки и размазывал по лбу грязными руками пот, отчего худое лицо его стало еще более подозрительным и безумным.

Все они такие, маньячины.

Майорган тронул напарника за рукав и стал руками показывать некие жесты, которые он видел в старых боевиках. Вышло стильно.

Махоун озадаченно наблюдал за начальником, силясь уяснить, что значат эти странные знамения. Затем лицо его прояснело, он кивнул и с треском выломился из-за куста барбариса.

— Полиция! Стоять на месте, не двигаться, быстро мордой в пол, тьфу, в яму!

Майорган остолбенел от ужаса.

— Ну и дебил! — успел он пробормотать, зажмурившись и приготовившись к смерти лютой, неминуемой, но ничего не происходило, и он, чуть выждав, решился левый глаз приоткрыть.

Махоун стоял враскоряку и поводил пистолетом над поверженным телом маньяка, который лежал лицом в недокопанном углублении. Майорган приоткрыл и правый глаз. Глаз дергался и чесался. Рядом рос бук, на котором обосновалась ворона. Она с большим интересом наблюдала за происходящим и довольно насмешливо каркала.

— Сволочь, — сказал Майорган вороне и переместился от нее подальше на всякий случай. Во избежание.

— Не понял, господин лейтенант!

— Я не тебе, — тяжело дыша, пояснил Майорган. — Ну, ты даешь, Огастес. Как это ты его… Я даже глазом не успел моргнуть. Нет, я бы тоже так смог, но… Ну… Как мы его… Ну мы с тобой молодцы. Завалили гада. Так, ну что стоишь, пакуй его и поехали!

Махоун нагнулся, и, сопя, сцепил руки маньяка за спиной наручниками, без малейшего усилия поднял, поставил на ноги.

Ноги у задержанного подгибались. Маньяк выглядел жалко — весь измазанный землей, небритый, щеки впалые, глаза глубоко запавшие, испуганные, бегающие. Трясется весь. Салага, словом, а не маньяк: в штаны, небось, наложил от страха. Вот урод!

— А с этим что делать?

Махоун держал в руках небольшой полотняный мешочек.

— Что это?

— У него было, господин лейтенант.

Майорган взял мешочек, развязал. Там он увидел какие-то семена.

— А, вот оно как! — радостно сказал он. — Наркота! Еще и это. Ну, ты, парень, попал по полной. Век свободы не видать…

Маньяк издал еле слышный писк.

— Все, едем, — сказал довольный Майорган. — Только подстели там клеенку какую-нибудь, что ли. Обгадит ведь всю машину.

— Так точно! — сказал Махоун и погнал маньяка к патрульному авто.

В отделе маньяка водворили в КПЗ, Махоун написал рапорт и был отправлен спать, а лейтенант Майорган отправился докладывать, стараясь не слушать язвительные реплики коллег вроде: «Чтобы такого монстра задержать, надо было армию привлечь, тут и Оро бы не сдюжил!»

Он решил доложиться непосредственно коменданту Римеку.

Комендант Римек смотрел по телевизору трансляцию с заседания гордумы. Выступал депутат Римек. Комендант Римек внимательно слушал выступление депутата. Он, по мнению коменданта Римека, являло собой превосходный образец красноречия.

Депутат Римек вещал о том, что под мудрым руководством Первого и других товарищей преступность в городе значительно уменьшилась, сыпал цифрами как новогодним конфетти, блистал афоризмами, иногда тонко шутил, но в конце позволил себе дозу самокритики, посетовав, что, к сожалению, внешний вид и внутренний интерьер полицейских участков не всегда соответствует высоким стандартам городской архитектуры. Посему он с достоинством и уважением испросил небольшую сумму из бюджета на ремонт ОПГ.

С большим удовлетворением, нежно краснея от смущения, он вспоминал, как после заседания к нему подошел знакомый журналист и, хлопнув по плечу, дал характеристику состоявшимся дебатам: «Крепко выступил, Андреас, крепко!»

Дискуссии еще продолжались, но Римек надеялся, что вопрос будет решен положительно хотя бы в такой мере, что ему хватит на ремонт квартиры дочки, которую они недавно купили в подарок на свадьбу, после чего его счет в банке изрядно оскудел. Надо было как-то возмещать.

Майоргану, конечно, пришлось обождать конца трансляции, после чего Римек довольно крякнул и наконец повернулся к своему сотруднику лицом, на котором еще читался остаток чувств.

Услышав о маньяке, Римек оживился еще более. Маньяк — это безусловно удача. Это вам не поножовщина в привокзальном туалете… Не заурядное кидалово… Не банальный гоп-стоп в темном дворе… Нет, маньяк — это то, что сразу привлекает внимание и дает яркую картинку.

— Доказуха есть? — деловито спросил он.

— Железная! — прохрипел Майорган.

— Ты что, пил опять?

— Нет, господин комендант… Задержание в особо неблагоприятных условиях… Для здоровья десять грамм можжевеловки.

— Так. Где брал?

— Родственник делает, из натуральных продуктов! Обязательно попробуйте, господин комендант, очень полезная вещь…

— Ну хорошо, этот вопрос мы обсудим попозже… Маньяка где брал, спрашиваю.

Майорган сглотнул, поняв, что только что по собственной дурости лишился минимум бутылки прекрасного напитка, и назвал адрес.

— Это ж, блин, у черта на куличках, — констатировал Римек, посмотрев карту. — Не наша зона. Третье отделение… Тамошние могут возбухнуть. Там комендант — такой сукин сын, сволочь, тот еще говнюк, никакой корпоративной солидарности… Что, не могли маньяка к нам выманить? Ну как тогда, с диверсантом? Ты ему повестку послал — он и явился, как миленький!

— Никак нет, не могли, — отчаянно защищался Майорган. — Времени не было, цейтнот-с. Крышу-то у маньяка совсем снесло! Он же уже кучу ям накопал, когда мы его взяли. Это ж сколько народу он туда собрался положить? И главное, если бы не мы, никто бы и не узнал. Кто там, в этих местах, бывает, кроме местных алкашей?

— Гм. И то верно, — сбавил обороты комендант. — Ну хорошо. Хвалю за службу, лейтенант Майорган. Правильно мы тебя повысили. Оправдываете доверие. С коллегами я так и быть разберусь и наверх доложу, а ты работай, жми его. Показания, признания, все дела. Хорошо бы, если бы этот козел признался на камеру… И оформи все красиво, Абдул! Ты же можешь!

— Так точно, могу.

Получив таким образом карт-бланш, лейтенант облегченно выдохнул и отправился к себе в кабинет, принял еще несколько грамм родственной можжевеловки, позвал капрала Чинадегу, дабы преподать мастер-класс молодому сотруднику и велел привести задержанного.

Тот так и пребывал в грязи, на лице она уже подсохла, но волосы слиплись и падали на лоб черными сосульками. Майорган рассмотрел его внимательнее: высокий худой мужчина, сутулый, бледный. Среднего возраста. Вид изможденный, но не алкогольный и не бомжовый; правда, щеки заросли щетиной, но это мужчину не портило, даже придавало оттенок интеллигентности.

Одет бедно, но прилично, если бы не присохшая земля. На улице из толпы такие не выделяются и внимания на себя не обращают: рабочий люд, безнадежно застрявший в бедности, потерявший любую перспективу, давно задавленный бытом, отвыкший мечтать и радоваться, озабоченный только тем, чтобы раздобыть пропитание в семью. Опора режима, короче…

Ввалившиеся глаза смотрели спокойно, печально. Одно из стекол в очках оказалось разбитым. Под правым глазом добавился синяк: в КПЗ, вероятно, заработал то ли от дежурного, то ли от других задержанных. Маньяков в городе не любили.

— Где трупы? — рявкнул Майорган.

Мужчина моргнул растерянно, развел руками.

— Отвечай, сволочь, сколько народу замочил?

— Что? За… Замочил? Это как же? Я никого не убивал…

Голос у задержанного дрожал. Вот все они так — сначала нагадят, а потом в штаны, когда за жопу схватят...

— Ты у меня быстро сейчас расколешься, сука. У меня тут все быстро колются, — с угрозой произнес Майорган.

Чинадега примостился в углу рядом с сейфом и с любопытством наблюдал за происходящим. Ему было очень интересно. Весь ОПГ был прекрасно осведомлен о хронической неспособности Майоргана кого-нибудь на что-нибудь расколоть. Да раньше Абдуладану это и не требовалось. Но теперь он носил погоны лейтенанта…

Мужчина развел руками. Майорган обратил внимание, что ладони у него в крови от сорванных мозолей, а пальцы хрупкие, длинные. Не рабочая рука, к тяжелому труду не привыкла.

— Но в чем?

— Ты убийца и наркоман!

— Я в жизни никого пальцем не тронул. И к наркотикам не прикасался.

— Так, значит, в несознанку решил пойти… Ну что ж, сам виноват. Сейчас вот капрал за тебя примется, а он у нас большой специалист по выбиванию из мразей дерьма.

Майорган утомился и шумно выдохнул. Чинадега сказал:

— Разрешите, господин лейтенант?

— Давай, — кивнул Майорган.

Чинадега встал, потянулся (а габаритами он, конечно, патрульному Махоуну уступал, но не сильно), вынул дубинку из-за пояса и, небрежно похлопывая себя ею по ладони, встал напротив задержанного:

— Ну, выкладывай, что ли…

— Что выкладывать?

На лице Юлиуса появилось хищное выражение.

— Глухое, да? Да все выкладывай, все…

Мужчина испуганно поглядел на полицейских.

— Хорошо, хорошо… Хотя я все равно не понимаю…

— Понимать — не твое дело. Твое дело — языком молоть, и побольше. И про наркоту не забудь.

— Да, да… Наркотики? Какие наркотики… Нет, не подумайте, мне скрывать нечего… Дело в том, что я недавно…

— А ну колись!!!

— В общем, неделю назад у меня погиб сын. Младший. Старшего убили полтора года назад при штурме Учи. Жена заболела тогда, умерла от горя… А младший вот погиб сейчас… Понимаете, вышло недоразумение: он студент, у него отсрочка, но его задержали на улице, случайно, он просто шел в университет… Была облава… Его сразу отправили в военкомат. Мы пытались объяснить, но нас не стали слушать. Его уже на следующий день отправили в часть. А эшелон попал под ракетный удар. Сына не сразу опознали… А мне ведь даже не удалось их похоронить. Прислали уведомление, вот они у меня с собой. Пожалуйста…

Он полез во внутренний карман пиджака и протянул две потертые бумажки. Чинадега взял, прочитал:

— «Ваш сын погиб… хм. Погиб смертью храбрых…»

Полицейские переглянулись. Чинадега спрятал дубинку обратно за пояс. Майорган нахмурился:

— То есть у тебя погибли сыновья, и ты решил мстить? Так, да? Или наркотиками закидываться стал, и потек крышак?

Он даже обрадовался: это было уже дело политическое, совсем крутое, о таком он и мечтать не смел.

— Нет… Почему — мстить. Кому мстить? Это ведь бесполезно… И в голову не приходило…

Мужчина рассказывал свою историю очень спокойно, он то и дело снимал разбитые очки и протирал воспаленные глаза.

— В общем, я остался один. Когда один, очень много времени, очень много думаешь… Водка не помогает… Наркотики… Нет, я не принимаю. Даже не знаю, где их берут. Вот я и подумал — столько народу гибнет. Война же… Я… Я понимаю, это глупо… Но я решил: буду сажать деревья. Каждому погибшему — по дереву… Как бы в память…

— Погоди, — ошеломленно сказал Майорган. — Ты что, хочешь сказать, что ты — не маньяк?

— Ну, в общем, да… Хотя, наверное, эту мою затею нормальной не назовешь.

Капрал Юлиус Чинадега отступил на первоначальные позиции к сейфу. Вид у него сделался слегка обалделый.

— Так ты что же, вот так ходишь и деревья сажаешь?

— Да… Уже неделю. Утром иду сажать деревья, днем работаю, а вечером сижу в кафе… Любых. Какие увижу. Одному очень страшно… Лучше уж на людях.

Воцарилось молчание.

— И кем ты работаешь? — осведомился Майорган.

— Я — музыкант. Пианист. Был… Сейчас перестал играть. Иногда удается подработать уроками, да мне ведь много теперь не надо…

— Погодите! — воскликнул Чинадега, переходя на «вы». — Я же вас видел! Точно, на концерте! Года два назад!

— Юлиус, ты что, на концерты ходишь? — изумился Майорган, который в жизни ни на одном концерте не был.

Юлиус смутился:

— Это мы с Марьяшей сбегали разок. Она у нас оказалась, это… фанатка типа. Матушка ейная в консерватории билетершей трудится. А я все думаю — знакомое! А вот оно что…

Майорган задумчиво потряс мешочек.

— Это, выходит, семена?

— Да. Граб, бук, вяз. Что удается достать. Без разницы, главное дерево посадить…

— Нет, парень, ты точно псих…

Майорган заставил задержанного изложить показания письменно.

— А когда меня отпустят? — спросил музыкант. — Я, может быть, еще успею обратно…

— Ну, ежели ты не маньяк, парень, скоро и отпустят. Просто так у нас граждан не держат. Щас оформим и гуляй.

Лейтенант позвонил и велел задержанного увести покамест обратно в камеру.

— Блин. Похоже, не врет. Тут даже проверять не будем. Эшелон, ракетный удар: это надо военным запрос делать, а они… Сам знаешь, каково это — с армейскими связываться. А я Римеку уже доложил, а он, поди, наверх… Вот сволочь Яшмин, надул мне в уши: убийца, убийца, я и настроился… Е-моё, нашли убийцу! Ты это, капрал. Знаешь что? Ты об этом не трепись, а? Во избежание…

Капрал кивнул. Он бы с удовольствием и в красках рассказал коллегам, с каким плеском лейтенант сел в очередную лужу, но вот беда — он-то тоже в нее, выходит, угодил.

— И что делать теперь?

Чинадега напряженно задумался, у него даже уши заалели от натуги.

— Да… А вот… Может дать ему чистый лист бумаги подписать? Ну, а потом вы уже напишете что положено…

Майорган рассмотрел этот вариант и отмел, подчеркнув, что они носят гордое звание полицейских и должны работать честно. На самом деле он испугался, что Чинадега получит в свое распоряжение слишком мощный компромат.

Полицейские еще немного поломали голову. Дело рушилось на глазах.

Тогда они принялись изучать лист с показаниями пианиста. Через некоторое время Майорган поднял голову. Он улыбался.

— Смотри какое дело. Этот балалаечник сказал — у него сын погиб в результате бомбежки эшелона. Так?

— Так. Вот, здесь записано.

— А скажи мне, Чинадега, сообщалось ли об этом в новостях?

Юлиус воззрился на лейтенанта. Всем было известно, что о таких вещах никогда не сообщается.

— Не сообщалось, — констатировал Майорган. — Отлично! То есть музыкант наш бренчит гладко: распространяет фейки об армии. Да и другие там у него высказывания такие… Лет на пять тянут. Вон он что утверждает: люди гибнут.

Чинадега широко раскрыл рот. Он был поражен. Ему бы и в голову не пришло так обернуть дело. Все-таки лейтенант был великим профессионалом!

— И не отопрется — сам же и писал, и подпись есть, и мы с тобой подписали, то есть, считай, запротоколировано. Охо-хо! Опять политика! Теперь его, наверное, контрразведка заберет….

— Ну и хорошо, — согласился Чинадега. — Ежели по их линии дело, пусть работают, нам же геморроя меньше.

— Истину глаголешь, юноша, — ухмыльнулся лейтенант и отправился докладывать Римеку о результатах допроса.

Когда речь шла о фейках об армии, дело решалось быстро. Пианиста, ничего не понимающего и покорно ожидающего освобождения, забрали уже через час. Он, чудак, сперва подумал, что его везут обратно в сквер, где он сможет продолжить озеленение.

— Ну, лейтенант, что выходит — маньяка не поймал, но вредителя все-таки схватил, — сказал Андреас Римек, глядя вслед черному фургону контрразведчиков. — Счастлив твой бог. Да и чуйка у тебя, оказывается, будь здоров. И агентура отличная.

— Служу Долине!

Майорган уже в мыслях пребывал в «Убей врага», где ему дали бы для начала рюмку тминной и бифштекс из сочной говядины с запеченной в беконе спаржей. А там, может, агент опять наводочку подкинет…

— Слушай, Абдул, а прикинь, каково все-таки мужику… — сказал Римек. — Всех потерял. Бедняга. Это ж надо же такое придумать — деревья в память о погибших сажать. Он все-таки недалеко от маньяка ушел, коли такое в голову взбрело.

У Римека у самого были дети.

— Так точно, господин комендант, — равнодушно поддакнул Майорган, которого детская тема давным-давно не интересовала.

Римек задумчиво поглядел на него.

— Интересно, сколько деревьев он смог бы посадить, если бы ты его не ущучил.

— Много, господин комендант. Целую Долину можно засеять. Да все одно ничего не вырастет — почвы у нас плохие, оскудевшие.

Майорган помолчал и добавил:

— Все равно по нему уже никто не заплачет.

— И дерево не посадит, — кивнул Римек.

Они кивнули друг другу, ощущая тесную духовную связь, и разошлись работать дальше, потому что полиция всегда должна быть начеку и тщательно охранять покой граждан.

В том числе пианистов.