Ян Шенкман | RAGH

Ян Шенкман, писатель, сценарист, автор шести книг.

Эмигрировал из России, с марта 2022 года живет в Армении.

Рассказ «Шесть часов вечера» взят из книги «У нас в Ереване», вышедшей в ереванском издательстве «Фонд литературы АРИ» (2024 год).

Заказать книгу можно по ссылке: https://buyarmenian.com/product/here-in-yerevan-yan-shenkman/

А также в издательстве: info@ariliterature.org; +374 99 05 11 12 (+Viber, WhatsApp).

Ян ШЕНКМАН

ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА

Сначала они жгли турецкий флаг у Дома правительства и кричали: «Пашинян, уходи!», а потом кто-то сказал в мегафон: «Потерялась девочка!» Все тут же забыли о Пашиняне и стали искать в толпе девочку. Даже меня спросили требовательно: «Где девочка?», и я от неожиданности показал рукой в сторону министерства экономики.

Впереди взметнулось густое облако. Я решил, что пустили газ, заученным движением намочил водой платок из бутылки, приложил ко рту и поднял глаза: сразу несколько человек сели на асфальт и закурили, над ними клубился табачный дым. Кто-то кашлял, кто-то показывал полицейскому в телефоне мемасик, и они весело ржали. Лысый беззубый мужик крикнул мне в ухо: «Пидapасы!» Не в чей-то конкретный адрес, а так, в целом. Я кивнул ему понимающе.

В толпе появилась большая лохматая собака. Стояла и виляла хвостом. Все сразу заулыбались, стали ее гладить. Щиты раздвинулись, собаку пропустили за оцепление. Потом пошел дождь, и лидер оппозиции сделал официальное заявление: «Мы идем домой, чтобы одеться потеплее!»

Я смотрел и думал: «Так они революцию не сделают». «Карнавал какой-то», — как сказал Тиматков, когда нас гнали дубинками по Тверской. «Кому карнавал, а кому корвалол», — сказал ему тогда Чемоданов. Мы тоже не сделали революцию, но нам не очень-то и хотелось, хотя, может быть, было надо. Теперь понятно, что нельзя выходить на площадь и не брать власть, за это потом приходится платить слишком дорого.

У нас тоже был карнавал в 2012-м на Болотной. Поэт Дельфинов носил туда-сюда огромную надувную пилу, протестуя против распила бюджетов. Мужчина в норковой шубе говорил: «Что же это такое, мы уже пять часов стоим на морозе, а кровавый тиран еще не пал!» Веселый старичок алкогольного вида давал интервью БиБиСи:

— Голос мне дан — сильней Карузо, сильней Шаляпина, сильней Паваротти. Вот какой талант великий пропадает у нас в Москве!

— А сюда-то пришли зачем?

— Я скажу, я не боюсь. Я ребенком прошел войну. Немцев бил. За родину, за народ хожу сюда, против плохого президента Путина! А фамилии своей не скажу, потому что они отлавливают и в тюрьме морят нас, борцов. Кого ядом, кому туберкулез побрасывают.

И запел дурным голосом: «Дай мне только дело, чтобы сердце пело», не попадая ни в одну ноту.

Совершенно непонятно, за что этих людей было бить, а потом сажать.

Народу с каждым днем выходило все больше. Я спросил знакомого историка:

— Что же это, революция у нас начинается?

— Ну что вы, Ян. Какая революция. Война будет, и только потом, может быть, революция. Для тех, кто уцелеет, конечно.

Действительно, уже через два года в воздухе запахло войной.

В первых числах марта 2014-го Дума дала Путину разрешение на использование армии за пределом страны. У меня в тот день было свидание с некрасивой девушкой. Я подумал, что все равно уже день пропал, а тут звонит Тиматков, зовет выпить. Говорит: «Заодно и на митинг сходим».

С Тиматковым мы дружили, я ему помогал в борьбе. Еще в самом начале протестов он решил просить политическое убежище в США, но для этого надо было доказать факт преследований. Мы ходили на все протестные акции, надеясь, что Леша в конце концов нарвется и его заберут. Меня он брал с собой как свидетеля, я должен был подтвердить потом, что гражданин Тиматков А.В. боролся с режимом и его репрессировали.

Он действительно боролся. Мог подойти к полицейскому и сказать ему в лицо: «Полицейский, вы смешны и нелепы!» Но нам фатально не везло. Всех вокруг забирали, а Тиматкову говорили: «Мальчик, иди отсюда! Не путайся под ногами!» Каждый раз после этого мы дико напивались, заливая коньяком неудачу. Один раз нас и правда забрали, но за хулиганство в нетрезвом виде.

Вот с таким человеком я пошел останавливать войну. У меня в кармане лежала листовка «Нет интервенции!». Я получил ее на Арбате, у кинотеатра «Художественный». Какие-то девочки стояли там с самодельными плакатами, а ребята раздавали листовки. Прямо как в перестройку.

Я сразу понял, что нас кот наплакал. Человек тридцать, ну, пятьдесят от силы. Когда мы пришли на Манежку, автозаки уже стояли. Какая-то женщина сказала ребенку: «Пошли отсюда, здесь будет митинг в поддержку Украины!» Вот как у людей голова работает? Не против войны, а в поддержку другой страны. Я подумал: «Украина, может, еще и выкрутится, а нам кранты, сегодня они подписали нам приговор».

У памятника Жукову было небольшое скопление. Отличная идея — антивоенный митинг возле маршала на коне. Появился ОМОН. Якобы кто-то положил у постамента неопознанный предмет, который, вроде бы, кажется, может оказаться взрывчаткой. И стали зачищать площадь.

Одни в хаки, другие в черном, они все наступали и наступали. Время от времени кто-то кричал «Нет войне!», и его стремительно винтили. Забрали парня, обернутого в желто-синий флаг. Забрали подростков на балюстраде, которые орали особенно истошно. Винтили их жестко, отрывали руки от перил, а потом роняли головой об асфальт.

Ставили заграждения. Я все время оглядывался, есть ли еще проход. У Александровского сада мы чуть не попали в капкан. Выручила собака, тощая и линялая. «Революционная собака», — сказал Леша. Она шмыгнула между заграждениями, и мы рванули за ней. За нами капкан захлопнулся.

Было много знакомых лиц. Я встретил Гришу, который уже отсидел свое в понедельник. Встретил маленькую рыжую женщину, с которой прожил когда-то полгода, но не мог вспомнить ее имени. Она все ходила и ходила возле металлоконструкции, я старался на нее не смотреть.

Вот девушка в красной шляпе с широкими полями, вот женщина в майке с надписью «Алиса в стране Пиздец», вот старичок в лыжной шапке, аккуратно положенной на лысину. Вот какой-то седой мужик объясняет нам, как в старые времена глушили «Голос Америки»…

Одна девочка сказала: «А я просто на каток хотела сходить». Там на Красной площади действительно есть каток. Кто-то запел «Пусть всегда будет солнце». Кто-то уронил очки на ступени. Кто-то плакал, кто-то натужно ржал. Девушка сказала: «Мне страшно».

Их осталась жалкая кучка, кольцо сжималось. Я думал: «Наверно, они глупо прожили свою жизнь. Даже скорее всего. Все эти бывшие журналисты, несостоявшиеся художники, московские бездельники, фрики, околокультурные дамы. Но вот сейчас они стоят и кричат «Нет войне!», и это всерьез. Им страшно, но они не уходят».

Когда начнется война, их сметет в одну секунду, сразу же видно — соплей перешибешь, а из них состоит мой мир, и другого у меня нет. Этот мир сужался на протяжении последних двадцати лет. Сначала был большим, потом меньше, меньше, и наконец сузился до небольшого загона между гостиницей «Москва» и фонтанами. Вот университет, где я учился, там дальше несколько дворов, уцелевшие кафетерии. Остальное уже в чужой зоне.

И так не много человеческого осталось. А с войной совсем не останется.

Мы еще постояли на площади. Потом выпили в Доме композиторов. Потом еще выпили. Леша демонстративно сжег на мокром асфальте плакат «Крым, мы с тобой». Все порывался набить морду милитаристам, но они уже разошлись. Так что пришлось просто крикнуть «Пидapасы!» каким-то парням в коже с флагом «Единой России» и успокоиться.

Прощаясь, мы глупо пошутили: «Встретимся в шесть часов вечера после войны». Дурацкая шутка, потому что какие там шесть часов.