РОССИЙСКИЙ
АНТИВОЕННЫЙ ЖУРНАЛ
здесь только литература

​

 

 

 

 

Клянусь, даже когда шасси моего самолёта топтались по неровной взлётной полосе, я не мог поверить, что всё-таки выбрался.

 … когда в салоне зазвучали жидкие хлопки, которые быстро стихли, так как большинство пассажиров предпочло не аплодировать пилотам.

 … когда худосочный, будто моё отражение, узбек пристально рассматривал мой паспорт и спрашивал, как долго я планирую пребывать в его стране, а я, обливаясь потом в тридцатиградусную жару в двух тёплых свитерах и синем плаще после хмурой Москвы, уверял его, что я тут ненадолго.

 И даже когда шумный аэропорт в считанные минуты опустел, оставив меня наедине со своими неспокойными мыслями.

 

— Ты тоже из Москвы? — спросил белобрысый коренастый парень примерно моего возраста. — Если что, то я тоже. Мы на одном самолёте летели.

 — Да… Да, из Москвы, да, — невпопад ответил я.

 — Понятно. Тут ещё двое наших. Все по одним и тем же причинам оказались тут.

 К нам подошли, видимо, те самые ребята. Один — смуглый, пониже меня на голову, но мускулистый не мне чета с моими руками-верёвками и туловищем, более похожим на скелет. Второй — старше лет на десять. Уверен, ему было не меньше сорока, а у уголков глаз пауки времени активно плели свои паутинки морщин.

 — Надо бы нам держаться вместе. Все же явно свалили сюда из-за мобилизации? — сказал тот, что подошёл ко мне первым.

 — Это ужас какой-то, — ответил сорокалетний. — Не могу поверить, что мы здесь. На все митинги ходил. Как мог пытался этот кошмар остановить… и вот…

 — Я тоже, — поддержал второй парень и посмотрел на меня, будто теперь была моя очередь.

 — Да-да. Я тоже. На митинги ходил, но разве там чего-то добьёшься? Все кричат, пока полиция всех распихивает, — не знаю, зачем я так ответил, ведь никогда не был любителем побегать от полиции и причислять себя к этим вечно недовольным клоунам не планировал.

 — Да чего уж теперь говорить, — ответил тот, первый. — Теперь мы тут. Надо бы номерами обменяться, знакомства в новой стране не помешают.

 Мы обменялись номерами, обещая созвониться чуть позже, когда немного отойдём от шока первых дней. Их имена я благополучно забыл через мгновение. Кроме сорокалетнего. Парень был моим тёзкой, а потому мы особенно друг другу обрадовались, будто состояли в тайном сообществе Егоров. К слову, ни одного из этих людей я больше не видел.

 Наша четвёрка распалась, не успев создать ташкентскую «Бригаду». Я ощутил липкие лапы одиночества. Весь аэропорт будто вымер, а я смотрел в сторону выхода и видел жёлтый свет от солнца, который в сентябрьской Москве днём с огнём не сыщешь, и ощущал себя точно Тони Сопрано из сериала нулевых. Будто за меня конкретно взялись федералы, и я первым же рейсом отправился в солнечную и пустынную Мексику, где собираюсь продолжить творить свои криминальные делишки.

 Вдруг у меня пошла кровь носом. Такое со мной часто случается. Ещё с самого детства мне говорили, что у меня слабые сосуды и с возрастом такие приступы должны пройти. Но не прошли. На этот случай я всегда с собой ношу кусочек ваты. Я заткнул кровоточащую ноздрю и принялся искать, где можно обменять деньги.

 В обменном пункте очереди не было. Я сунул в окошко к некрасивой девушке в парандже купюру в сто евро, получив в обмен больше миллиона местных тугриков. Девушка в парандже была аки игровой автомат, на экране которого засветились заветные три лимона или ещё какая дичь. Скрепив мне несколько пачек денег резинками (я думал, такое только в фильмах бывает), она тут же закрыла своё окошко железными ставнями и пропала из моей жизни.

 Такси я заказал сразу в аэропорту. Так было дороже, но города я совершенно не знал, а разбираться в тридцатиградусную жару в полной выкладке и двумя чемоданами, куда мне там добираться, желания не было совсем. Поэтому сунув девушке за стойкой в аэропорту семьдесят тысяч сум, я получил заветную машину.

 Таксист вёз меня абсолютно молча, но создавалось ощущение, что мы в первой гонке в карьере «Need For Speed». Его полуразваленное «шевроле» не мешало ему дрифтовать и стремиться обогнать каждого водителя на трассе, будто в финале его ждали бонусы в виде тюнинга. Но это бешеное вождение не мешало мне отдыхать, а потому я спокойно разглядывал архитектуру города, поражаясь масштабами моего нового места жительства. Если честно, то я вообще не знал куда еду, представляя Ташкент каким-то аулом, где живут таксисты, дворники и асфальтоукладчики, которые даже на свидание с девушкой приходят в ярко-оранжевом жилете со светоотражателями. Узбекистан я выбрал только по той причине, что сюда ещё можно было купить билет за девяносто тысяч рублей, а не по цене острова где-то в Тихом океане.

Разглядывая город, я стал немного клевать носом, так как за последние трое суток спал очень мало, а в самолёте уснуть также не смог, ожидая, что сейчас пилот точно развернёт нас обратно в Москву или даже прямиком на Украину. Перед посадкой на самолёт я позавтракал в аэропорту кофе и таблеткой успокоительного и поспешил в зелёный коридор, молясь всем богам, чтобы меня пропустили.

 — Цель поездки? — буднично спросила черноволосая женщина в окошке, похожая на мою маму.

 — Туризм, — отчеканил я. Этот диалог я репетировал в своей голове уже три дня.

 — Когда обратно планируете?

 — Через неделю, — соврал я.

 — В армии служили?

 Вот оно, самое страшное.

 — Служил, в инженерных войсках, — вот нахрена я это ляпнул? Служил и всё, зачем было выдавать какие-то подробности?

 — Категория годности у вас какая?

 — «А».

 — Можно ваш военный билет? Вы знаете, что с двадцать первого сентября в России проводится частичная мобилизация? — этот холодный голос. Господи, женщина, вы же как моя мама. У вас же тоже, наверное, есть дети! Неужели вы не понимаете, зачем я еду? Клянусь, в тот момент я уже хотел шёпотом начать скулить: «Выпустите меня! Меня же там убьют!»

 Я молча протянул «военник», а женщина раскрыла его рядом с моим паспортом и стала что-то проверять в компьютере. Я готов был сквозь землю провалиться. Интересно, стал бы я пытаться пролезть к гейтам, если бы меня не пустили?

 Тянулись секунды…

 — Проходите, — сказала она, и раздался звук поставленного штампа в паспорте.

 Ура! Я прошёл!

 — Мама! — завопил я в трубку телефона прямо за пределами таможенного контроля. — Мама, меня выпустили!

 — Ура! — раздался мамин голос. — Слава богу!

 — Это кто там? Наш паникёр и трус? — кричал где-то на заднем фоне отец. — Пускай этот фашист сюда не звонит! Предателя вырастили! За родину уже воевать не хочет, крысёныш!

 — А может тебе свою жопу от Соловьёва оторвать и самому показать мастер-класс?! — закричала в ответ мать. — Или только комментарии в «Одноклассниках» строчить умеешь?

Вообще было удивительно, что отец называет меня предателем. До двадцать первого сентября две тысячи двадцать второго года мне не были знакомы конфликты отцов и детей…

— Тут? — выдернул меня из полудрёмы таксист.

 Я даже не представлял, где находится мой отель, но спорить не решился, а потому очень уверенным голосом заявил, что приехали.

 Он любезно помог мне вытащить вещи и тут же прыгнул в своё «шевроле» и отправился, судя по скорости, на следующую гонку.

Я схватил чемоданы и поковылял по раскалённому на тридцатиградусной жаре асфальту. Карта в смартфоне указала мне путь, и уже спустя минуту я стоял на ресепшене, а худощавый узбек крайне вежливо спрашивал моё имя.

 — Егор Федченко, — ответил я.

—Ты русский? — спросила женщина с платком на голове, которая сидела на красном бархатном диванчике слева от стойки ресепшена.

 Я слышал, что сейчас за границей русских терпеть не могут, чёртовы расисты. Сначала думал, что надо притвориться украинцем, однако парень с ресепшена попросил мой паспорт, и тут уже отступать было некуда.

 — Русский, — решился я.

 — Как там у вас сейчас? — спросила вторая женщина, которая сидела рядом на кресле такого же фасона, что и диван.

 — Всё хорошо, — ответил я.

 — Хорошо? У вас же война.

 После этого узбечки начали переговариваться на своём языке. Мне это не понравилось, явно же обсуждали меня.

 — От войны сбежал?

 В этот момент парень с ресепшена меня спас, отдав мой паспорт и сказав номер комнаты.

 Я быстро схватил свои чемоданы и побрёл на третий этаж. С горем пополам я добрёл до середины узкой лестницы между первым и вторым этажом, но в этот момент в верхнем проёме появился какой-то бородатый толстяк, который стал неуклюже спускаться мне навстречу. Он отлично видел моё заплывшее потом лицо, но продолжал спускаться, не имея ни малейшего шанса проскочить мимо меня и моих чемоданов. В пяти ступеньках от меня он улыбнулся глазами, а затем развёл руки в сторону, как будто сигнализируя, что выбора у меня нет. Я попятился вниз, а он, ничего не сказав, прошёл мимо и так же неуклюже побрёл в сторону выхода.

 Весь оставшийся день я только и думал об этом козле, отчётливо рисуя в своей голове, как наотрез отказываюсь уступить ему дорогу, после чего он начинает быковать и ввязываться в драку. Да, я сильно уступаю ему в весовой категории, однако ловко уворачиваюсь от его первых ударов и наношу ответный «бам» прям в его мягкую бороду. Толстяк ревёт и, потеряв равновесие из-за своей жирнючей жопы, кубарем катится вниз, выкрикивая какие-то проклятия. Я надменно смотрю на эту тушу внизу и произношу что-то вроде: «Осторожней, не споткнитесь». А потом спокойно себе забираюсь в номер.

 Смешно, но все комнаты отеля были сплошняком забиты русскими парнями примерно моего возраста. Видать, такие же «отдыхающие», как и я. За первый день я несколько раз выходил из своей комнаты и каждый раз натыкался на русских в коридоре.

 — Не, банки щас так просто не выдают карточки.

 — Надо в «Равнак» попробовать сходить, в «Капитале» только после двухнедельного пребывания выдают.

 — Зарегистрируй сим-карту в главпочтамте.

 — Ты ещё местный ИНН не сделал?

 — Без него не дадут карточку?

 — Там очередь, лучше за пару часов до открытия приходить.

 Я слушал вполуха, не особо желая влиться в этот дружный коллектив, рассчитывая немного отдохнуть.

 Когда я окончательно заперся в своём номере, не желая видеть больше ничего за его пределами, в дверь постучали. Неожиданно опять пошла носом кровь, и я метнулся к рюкзаку, где лежал запас ваты. В дверь продолжали настойчиво стучать, а я спешно отрывал небольшой белый кусочек и затыкал ноздрю. Спрятав вату в кровоточащем носу так, чтобы её не было заметно, я прыгнул к двери.

 — Привет! Ты сегодня заехал? Я видела тебя, когда ты заселялся. Ты когда за карточкой пойдёшь?

На пороге моего номера стояла маленькая толстая некрасивая девушка. Её сальные рыжие волосы были заплетены в неряшливый хвостик, растянутая футболка не могла скрыть жировые складки. С прыщавого лица на меня смотрели маленькие карие глазки.

 — Привет, — ответил я.— Да, заселился. Да я пока ничего не планировал делать, хотел отдохнуть.

 — Ты лучше поспеши, тут правила меняются каждый день. Я Аня, кстати, из Питера.

 Познакомились, и она добавила, что организовала чат для релокантов, где можно узнать всю актуальную информацию. Потом сообщила, что мы ещё увидимся и пошла к следующей двери рассказывать то же самое, что и мне.

 На следующий день я решил ещё немного отдохнуть, благо в моё издание можно было писать из любой точки мира, был бы ноутбук и интернет. Я уже почти неделю не выходил на работу и собирался ещё минимум пару дней приходить в себя после такого внезапного путешествия. Есть все-таки что-то прекрасное в современной журналистике.

 

Я возвращался в отель из супермаркета «Корзинка» с полным рюкзаком продуктов, наслаждаясь солнцем. В Москве в конце сентября уже вовсю люди готовились к зиме, а у меня наступило новое лето. В планах было закинуть продукты в номер и поехать погулять. Например, в национальный парк, говорят, очень крутой.

В ста метрах от входа в переулке я встретил того самого толстяка с лестницы. Он стоял возле какого-то выброшенного на улицу дивана.

— Пацан! — закричал толстяк. — Ты русский? Пацан!

 Пришлось ответить.

 — Отлично! Подсоби, а? Мне диван этот в квартиру затащить надо. Братан, тут работы на пять сек. Русские же мы с тобой или нет?

 — Я щас не могу, занят, — ответил я и попытался пойти дальше.

 — Чем ты занят?

Я был ошарашен таким вторжением в моё личное пространство.

 — Делами.

 — Ой, не пизди! Помоги диван затащить говорю, брат!

 Я решил, что быстрее будет помочь ему с этим ссаным диваном, чем пытаться придумывать отговорки.

 Мы взяли диван с разных концов и потащили его из переулка. Дом жирдяя находился действительно совсем рядом, однако диван был такой тяжёлый, что я чуть не помер уже спустя пару секунд. В последний раз такую тяжесть я таскал в армии, когда мы с другими призывниками заносили в казарму свои будущие железные шконяры, которые и в разобранном-то состоянии весили, клянусь, целую тонну. Жирдяй устал явно не меньше моего, однако продолжал делать вид, будто диван не весит ни черта. Пришлось и мне держаться молодцом.

 — А ты чё, тоже решил в отпуск сгонять после обращения презика нашего? — спросил толстяк.

 — Угу, — ответил я.

 На этом наш диалог закончился. Мы просто молча тащили диван, заставляя местных оборачиваться в нашу сторону с удивлением и улыбкой. Дистрофик и толстяк с помоечным диваном.

 — Нам нужно тащить его на девятый этаж, — сказал толстяк.

 Чего? На девятый?! Он охуел?

 Толстяк успокоил:

 — Да не ссы ты, лифт работает.

 К лифту подтащить диван было не сложно, сложнее было втащить его внутрь  маленькой кабинки типового советского лифта. Того самого — коричневого цвета с вечно тусклой лампочкой. Их уже на заводе делали с разрисованными стенами, мёртвыми мухами под лампочкой и запахом мочи. Специальные люди после изготовления очередного экземпляра отправлялись внутрь и ссали по углам, как пацанва в детстве.

 Мы все же добрались до квартиры толстяка. Он открыл дверь, мы затащили диван в абсолютно пустую двухкомнатную квартиру. На кухне, правда, были холодильник и печка. Выкрашенные в бледно-жёлтый цвет стены создавали схожесть с сумасшедшим домом. А, нет, еще был какой-то матрас — судя по виду, толстяк его тоже нашёл на улице. На матрасе валялись плюшевый медвежонок и что-то вроде пледа. На полу стоял маленький телевизор и PlayStation 4.

 Мы оставили диван в прихожей. Толстяк сказал, что пока не решил, куда его поставит. В носу чувствовался привкус крови.

 — Федя?

 Мы оставили дверь в квартиру открытой нараспашку. В дверях стояла маленькая и некрасивая девушка из отеля. Всего за день я умудрился напрочь забыть её имя и молил о том, чтобы толстяк как-то её поприветствовал и освежил мою память.

 — Ты всё-таки притащил этот обоссанный тысячей спидозных бомжей диван сюда? — спросила некрасивая девушка.

 — Алла, проходи,— радостно закричал толстяк, которого, как выяснилось, звали Федя. — Я же сказал, что и без тебя его сюда притащу!

Алла повернула голову на меня и первые доли секунды точно напрягала память, чтобы вспомнить, где она меня видела.

 — А ты что здесь делаешь? — вспомнила Алла.

 Я ответил, что помог Феде затащить диван.

 — Да! Видала? — вставил Федя. — У меня и без тебя друзей хватает! Как тебя, кстати, зовут?— спросил он.

 — Егор.

 — Егора! Егора — мужик! Помог мне! Будешь пиво, Егор?

 — У тебя есть пиво? — спросила Алла.

 — У меня? — удивился Федя. — У меня ничего нет, я же только из отеля переехал. У Егора есть. Егор, расчехляйся. Чё смотришь? — заулыбался он как в тот раз на лестнице. — Думал, я не услышу призывное позвякивание твоих бутылочек в рюкзаке?

 Делать было нечего, я угостил своих новых друзей пивом, которое припас на сегодняшний вечер. Алла наотрез отказалась садиться на диван и уселась по-турецки на пол. Она закурила прямо в квартире и стала убеждать нас подписаться на её телеграм-канал о релокации в Узбекистан.

 Я действительно достал смартфон и подписался, чтобы она наконец-то успокоилась. На канале уже присутствовало под десять тысяч подписчиков, которые о чём-то ожесточённо спорили. Кто-то спрашивал, где найти в Ташкенте нормальный кефир, а ему отвечали, что чёртовы узбеки не могут даже кефир сделать на нормальном уровне, и вообще скоро нас из этой страны попрут, так как слишком много русских понаехало.

Алла рассказала, что знает Федю Носкова уже несколько лет. Они познакомились ещё в Питере. Она приехала в Узбекистан в самом начале войны из-за жёсткой оппозиции к российскому правительству. Ну а Федя, как и я, бежал после объявления мобилизации.

 — Я потомственная диссидентка! — объявила Алла. — Мой дед был диссидентом в «совке», а отец — политзек, сейчас он отбывает срок за то, что подрался с ментом на митинге ещё на Болотной в две тыщи одиннадцатом

Мы выпили пива, и Носков затребовал отправиться на тусовку куда-то на улицу Шевченко. Мне больше ни секунды не хотелось проводить в этой компании, и тут Носков неожиданно помутнел и стал рассказывать ужасную историю, как его мать убила его отца и покончила с собой прямо на его глазах. Алла всплакнула, а мне стало как-то неудобно отказываться от вечеринки. Тем более, что и глаза самого Носкова вдруг оказались на мокром месте, и он как-то по-родному положил на моё костлявое плечо свою широченную ладонь. Было ещё три часа дня, мы договорились отправиться на Шевченко ближе к вечеру, и я сказал, что приеду туда потом, а сейчас хочу поехать посмотреть город.

 — Какой гулять? Ты что? — закричала Алла. — Тебе срочно нужно делать сим-карту и местный ИНН, иначе ты не получишь банковскую карточку. Нужно делать прям сейчас, иначе потом будет поздно. Они тут каждый день усложняют условия выдачи. Считай сейчас остался только «Равнак-банк», где можно дёшево и без проблем оформить карточку. Допивай пиво и пойдём оформляться. А потом с тобой погуляем немного. А потом с Федей уже встретимся.

В итоге я сдался.

Мы с Аллой оставили Носкова в квартире, чему он был как будто только рад, и побежали в ближайшее отделение «Билайна». Оформить сим-карту оказалось легко, однако затем нужно было ещё поехать на главпочтамт и там что-то оплатить. Но сначала мы побежали в центр государственных услуг, чтобы сделать мне местный ИНН. В большом офисном здании была гигантская очередь из русских. К счастью, процедура прошла быстро и полностью на русском языке, чего я вообще не ожидал.

 Мне сказали, что документ будет готов завтра. На главпочтамт мы не успевали, но Алла сказала, что успеем. Мы взяли такси, но все равно не успели. Мы опоздали буквально на несколько минут, главпочтамт — огромное здание, построенное в стиле советского футуризма — закрылся прямо у нас перед носом.

 — Вот собаки побитые! — разозлилась Алла. — Ну ничего, мы возьмём их завтра! Тёпленькими!

 Если честно, я был страшно рад, что главпочтамт закрыт, потому что я смертельно устал ещё с того момента, когда тащил диван.

 — Ладно, чёрт с ним, — Алла развела в стороны свои уродливые ручки-сосиски. — Теперь мы можем гулять.

«Слава Богу», — подумал я.

 — Куда ты хочешь? — спросила моя спутница.

 — Я хочу в национальный парк, тот что возле метро Национальный парк, — капризно сказал я. Сейчас мне казалось, что я туда действительно хочу.

— Ой, да ну его в задницу Владимира Путина! Чё ты там не видел? Как Диснейлэнд для бедных. Погнали лучше к Ташкентской телебашне. Вот там прям красота. И там готовят лучший плов в городе.

— А мы не опоздаем на встречу с Фёдором? — спросил я, когда мы ехали в душном ташкентском метро.

 — Что?! — Алла попыталась перекричать гул вагона.

 — Я говорю: мы не опоздаем на встречу с Фёдором? — закричал я.

 — Чё ты орёшь? — удивилась Алла. — Я тебя с первого раза отлично поняла.

После этого она замолчала и стала смотреть напротив себя. Мне стало неудобно переспрашивать в третий раз одно и то же, но и просто ехать молча было как-то не очень.

— Ну? — спросил я.

 — Что ну?

 — Что с Фёдором?

 — С каким Фёдором?

 — Ну, Федя Носков! Толстяк с диваном.

 — Федя? Носков? — она посмотрела на меня так, будто я сошёл с ума. — Я не понимаю, о ком ты говоришь.

Чёртово метро, которое невозможно перекричать.

Когда объявили нашу станцию, мы поспешили к выходу из вагона, в котором воняло, будто в раздевалке «Спартака» после победы над «Зенитом».

Мы погуляли возле телебашни, и я спросил, когда Алла поведет меня в Центр Плова. Алла скривила лицо и заявила, что плов в этом месте просто отвратительный и лучше его поесть в другом месте, где-то ближе к базару Чорсу.

Мы гуляли по Ташкенту и Алла рассказывала о себе. Ей 26 лет, и она жёсткий оппозиционер путинской власти, сторонница Алексея Навального и завсегдатай на питерских митингах, а соответственно — и автозаков, и спецприёмников.

 — Автозаков? — удивился я. Никогда не слышал этого слова.

 — Ну да, автозаков, — она посмотрела на меня с подозрением. — Ну, те машины, куда пакуют митингующих.

 — Да, точно. Вылетело из головы.

 

Конечно, меня смущало то, что она поддерживает по сути террористов, которые работают то ли на америкосов, то ли на украинцев. Но я знал, что из России свалило много таких любителей покричать на митингах за всё хорошее и против всего плохого.

 По правде говоря, я вообще не могу понять этих предателей, которые выступают против своей страны во время войны. Я вот даже немного рад был началу спецоперации на Украине. До февраля я жил весьма скромно, едва сводя концы с концами и работая в полужёлтом издании «WeekNews». У меня нет оклада и все свои деньги я получаю исключительно за количество прочитываний своих новостных заметок. С горем пополам мне удавалось выклянчить около сорока тысяч в месяц, что для жизни в Москве было равносильно выручке за бомжевание. Если бы не родители, то я бы вообще непонятно как выжил. Благо на столе всегда была горячая еда, а на вещи можно было попросить у мамы, хоть она периодически и подшучивала надо мной. Говорила, что за 27 лет моей жизни ничего так и не изменилось, но всё это было любя. И я продолжал спокойно жить.

 Но всё изменилось двадцать четвёртого февраля. Утром я узнал, что началась спецоперация, и принялся писать первые сводки с фронтов и мнения спикеров. И тут-то на меня обрушился денежный дождь. Прочитывания каждой заметки достигали сотен тысяч, а мои доходы росли, будто я и был бенефициаром этой войны.

 Пока все паниковали, я мечтал только о том, чтобы война не заканчивалась слишком быстро. Конечно, многие кричали о санкциях и всём прочем, но я решил, что надо поддержать своих, несмотря ни на что. А там и жизнь стала налаживаться.

 Я стал получать до ста пятидесяти тысяч и жить так, как раньше никогда не жил. Мама радовалась, говорила, мол, наконец-то отъемся. Хотя меня ещё с армии заколебали шутки про мой вес, но настроение было такое хорошее, что задеть меня было невозможно. Я даже задумался чтобы наконец-то съехать от родителей.

 Так продолжалось до сентября, пока не грянула мобилизация. Я не мог поверить своим ушам. Как только президент произнёс эти слова, меня будто кипятком ошпарило. Я побежал рыться в своих документах в поисках военника, где на страницах предательски зияла буква «А». По всем параметрам я был в первой очереди на призыв. И тут земля ушла у меня из под ног. Я не думая решился уезжать. Да, я много писал об уехавших. Конечно, я считаю их трусами и предателями, а как иначе? Но как же мне было страшно в те минуты. Уже через два часа билеты до Ташкента были у меня на руках. Родителям я решил сообщить в самый последний момент, так как отец с радостью принял новость о мобилизации и сетовал на то, что по возрасту и здоровью не годится к службе.

 То же самое говорили и его друзья, которые также были в безопасности, а вот молодые с моей улицы повально начали уезжать.

 Три дня ужаса. За день до отлёта я решил перенести отправку в Ташкент на пораньше, но все билеты были выкуплены.

 

— А ты чем тут занимаешься? Айтишник?

 Уже возле великолепных фонтанов на Рашидова Алла принялась расспрашивать о моей жизни в России.

 — Я журналист, — ляпнул я.

 — Журналист? — оживилась она. — Ничего себе! Но ты ведь не в пропагандистских СМИ работаешь?

 — Конечно, нет! Что бы я тут делал, если бы да?

 — А для кого ты пишешь?

 — Ну, там… Для разных изданий. Для «Медузы», для «Радио Свобода», для «Новой Газеты», — я стал перечислять всех известных мне либеральных медиа, к которым я бы не подошёл и на пушечный выстрел.

 — Серьёзно? Это так круто! — сияла Алла. — Я очень тобой горжусь. Ты невероятно смелый, что даже после начала войны оставался работать в России. Хотя я думала, что там одни ватники и зомби остались. А можно почитать твои статьи?

 — Нет! — как-то подозрительно громко отрезал я. Алла посмотрела на меня, выпучив свои маленькие глазки. — Они… — я стал придумывать, почему меня нельзя там почитать. — Я попросил не подписывать нигде моё имя, чтобы полиция не вычислила меня. Я же в России нахожусь, рискую.

 Она вроде отстала со своими расспросами о работе. И слава богу.

 Весь наш поход по городу Алла почти не выпускала сигареты изо рта и дымила, будто заводы Магнитогорска. Я вообще не очень отношусь к девушкам, которые курят. Я слышал, что целовать их, будто облизывать пепельницу. Я вот не курю и принципиально не стал бы с такой встречаться. Я свои принципы не меняю никогда.

 К семи часам вечера стало холодать. Восточное солнце закатывалось за пустынный горизонт, и мы достали из рюкзаков одежду потеплее.

В центре нас подобрал на такси Носков.

— Запрыгивайте! — радостно закричал бородатый толстяк с переднего сидения. — Тут такси в три раза дешевле питерского метро.

 Мы сели в машину на заднее сидение и отправились на Шевченко.

 — Ви всэ из Рассия, рэбата? — спросил таксист, возрастной узбек в причудливой тюбетейке на лысой голове.

 — Из России, из России, — ответил за всех Носков.

 — От воини бэжали или в гостэ приэхалы?

 — В гости, конечно, — ответил Носков со своей фирменной улыбкой из-под бороды.

 — А-а-а! — заулыбался таксист. — Обманиваэш! Я нэ осщуждаю! Нэчего вам там молодым воивать.

 — Вот и я так думаю! — включилась в разговор Алла. — Это преступная война, которую развязал сумасшедший диктатор!

 — Да-да! — закивал таксист. — Иа тоже так думаэт! Как можьно? Как можьно? Ви жэ брадскиэ народы! Русские и украинцы! Как можьно?

 — И мы так думаем! — не унималась Алла. — Не все русские сошли с ума!

 — Иа знаю. Конэшно, я в этю всю пропаганду нэ вэрю. Как так можьно было рассорить брадскиэ народы? Вот как мы с вами! Русские и узбэки — братские народы! Так и украинцы. Но Зэлэнский сука! Под амэрикосов лог, собака!

 Алла побледнела, а Носков засиял и начал смеяться.

 — Чьто смэёшься?

 — Я? — продолжал гоготать Носков. — Я — ничего. Согласен с вами полностью.

 — Вот-вот!

 — Сволочи! Собирались же на нас напасть, а мы им превентивный удар — бам! Видели, что они собирались до Владивостока дойти и превратить Дальний Восток в украинскую колонию?

 — Ничэго у них нэ выйдэт.

 — Теперь уже да! Они ещё и биолаборатории построили! Там птиц специальных выращивали, которые на русских бы нападали и в геев превращали.

 — Да-да, — кивал таксист. — Что-то такое слышал.

 — Не будем мы плясать под их украинскую дудку. Они же там геи все в гейропе этой.

 — Фу, нэ понимаю, как так можьно? Эх, союз бы нам вэрнут! Всиа Эвропа била наша! А тэпэр что? Я вас, русню, толко об одном прошу! Нэ едтэ сьюда всэм скопом сразу! А то цэны на квартыры уже влэтэла до нэбэс.

 — Как скажешь, отец, — Носков выставил ладошки вперёд. — Егора, звони нашим в Россию, говори пусть делятся на группы по пять человек в каждой.

Когда мы были на Шевченко, Ташкент окончательно погрузился во тьму.

Это была местная тусовочная улица или что-то вроде того. По крайней мере, народу тут было много и почти все русские. Узбеки были только среди работников, а посетителями всех заведений были русские парни нашего возраста. Русских девушек здесь было найти ещё труднее, чем узбеков.

 Мы пошли вдоль улицы и, вероятно, представляли собой весьма забавное зрелище. Так уж вышло, что мы шли в линию по росту, от Аллы до Фёдора. То есть худющую швабру окружали два колобка — один большой и один маленький.

 Наш выбор пал на какой-то ирландский паб, который был под завязку набит всё теми же русскими парнями. Мы сели за, пожалуй, единственный свободный столик. Мы с Аллой заказали пиво, а Носков выбрал виски с колой, заявив, что на дух не переносит пиво.

Уже после двух коктейлей Носков был прилично пьян, хотя казалось, что такой медведь и бочку виски может выпить, оставшись в полном адеквате. Он позвал нас с Аллой покурить, но Алла запротивилась, утверждая, что от сигаретного дыма её выворачивает наизнанку. Тогда Фёдор начал подбивать меня, не соглашаясь с аргументами, что я не курю.

 — Пора начинать, Егора! Времена такие, что тут пора на героин садиться, а ты сигареты боишься.

 Я сдался и пошёл курить с Фёдором. Мы вышли на по-настоящему морозный воздух, который совершенно не вязался с той тридцатиградусной жарой, которая стояла тут ещё пару часов назад. Природа будто издевалась надо мной, шепча: «Что ж ты, идиот, куртку не надел? Не видишь, что не май месяц?»

 Холод играл по каждой моей косточке, заставляя меня дрожать и извиваться, как змея. Где-то вдалеке свистел дорожный регулировщик, аккомпанируя сигналам автомобилей. Вечер тонул в этих гудках и свистках, будто на улице праздновали победу в чемпионате мира по футболу.

 — Что она тебе сказала? — вдруг строго спросил Фёдор, протягивая мне сигарету. — Она что-то сказала обо мне?

 — Я не курю, — начал я мотать головой на его сигарету.

 — Ой, не пизди! — в его глазах не было ни доли привычной иронии. Мне стало страшно, и я пытался успокоить своё тело, которое дрожало на холоде. Фёдор мог подумать, что я дрожу от страха. Я взял его сигарету в бьющиеся друг о друга зубы, он поднёс огонь зажигалки. Горький дым прожёг моё горло, но я смог сдержать кашель, чтоб не показаться посмешищем.

 — Так что она тебе сказала? — не унимался Носков.

 — Да кто, чёрт возьми?!

 — Девушка! Алина!

 — Какая ещё Алина?

 Он схватил меня за шкирку и подтянул к себе.

 — Ты что, дистрофик, угарать вздумал? Какая, блять, Алина? А с кем ты, блять, сегодня весь день шароёбился?

 — Алла?

 — Какая в жопу Алла?! — зарычал пьяный медведь. — Я тебя спрашиваю, Алина что-то говорила про меня? Если да, то это враньё!

 — Мы про тебя вообще не разговаривали! — начал оправдываться я своим комариным писком.

 — Смотри мне! Не верь ей, она всё время лжёт!

Он отпустил меня, и мы продолжили стоять, будто ничего не было. Я ужасно замёрз и не мог дождаться, когда Носков докурит сигарету, и мы вернёмся в тёплый паб. Но тут Носков принялся рассказывать подробности о смерти своих родителей. Выяснилось, что мать не убивала его отца. Просто оба его родителя вступили в какую-то секту и отнесли туда чуть ли не все свои деньги, а затем вместе совершили ритуальное самоубийство, прыгнув с крыши девятиэтажки. Мне было ужасно холодно, и я пристально наблюдал за угольком на кончике сигареты Носкова. Толстяк обильно размахивал руками, рисуя в ночном воздухе причудливые узоры своим окурком. Там уже нечего было курить, но Носков сделал ещё одну затяжку, вдыхая, по сути, дым от фильтра.

 «Давай же», — думал я.

Я всё это время изредка делал театральные тяги, чтобы не злить Носкова. Наконец-то Фёдор решился расстаться с сигаретой и бросил её мимо урны у входа в паб. Я тоже поступил как Носков, показывая, что и мне не чуждо бунтарство духа. Затем я развернулся и поспешил уйти с улицы, но Носков меня остановил.

 — Подожди, мне одной обычно не хватает, — и он достал вторую сигарету.

 Если честно, меня удивил тот факт, что история смерти его родителей выглядела полностью по-другому, но я решил уточнить это уже в пабе, чтобы не занимать его рот подробностями трагического рассказа. Всё моё внимание было полностью сконцентрировано на каждом вдохе моего собеседника. Я будто подсчитывал миллиметры его тлеющей сигареты, которые с каждой секундой приближали меня к тёплому пабу.

 Наконец-то он докурил и попытался и эту сигарету выбросить на асфальт, но случайно попал точно в урну и коротко матерно выругался. Мы вернулись в паб, где вовсю играло «Can't Stop» от «Red Hot Chili Peppers». Толстяк неуклюже лавировал между людьми, пробивая мне путь к столику. Я шёл за ним и чувствовал себя маленькой лодочкой, идущей за гигантским ледоколом. Неуклюжесть Носкова сыграла злую шутку, он наступил на ногу и толкнул какого-то парня, который был столь же огромен, что и Носков, однако не жиром, а мускулами.

 — Полегче, жиртрест! — саданул парень. — Ты тут не один веселишься.

 Носков сначала злобно осмотрел визави с ног до головы, затем неожиданно полностью изменился в лице. Его глаза стали стеклянными, а из их уголков побежали редкие слёзы, прячущиеся в густых лесах его бороды.

 — Простите, — шёпотом произнёс Носков, при этом умудрившись каким-то образом перекричать «перцев». — Всё ещё не могу привыкнуть к тому, что в барах столько людей и есть свет… У нас в Украине так давно уже никто не веселится.

 — Вы с Украины? — спросила его девушка, сидящая за столиком рядом. На ней был гигантский жутко растянутый красный свитер, в котором она была похожа на полярника, а также ядовито-синие стриженые под мальчика волосы, прозрачные очки в прямоугольной оправе и чёрная круглая серёжка на левой ноздре. Парень, что чуть было не набросился на Носкова, вдруг покраснел и виновато отвёл глаза. — Садитесь, — предложила девушка, дрожащими руками трогая свои синие волосы, — мы вас угостим чем-нибудь.

 — Простите, я не могу, — отрезал Носков. — После того, как русские на моих глазах расстреляли моих отца и мать, я предам их память, если приму от вас хоть что-то.

 — Ты, это, — сказал тот здоровяк, которому Носков наступил на ногу, — ты прости нас, парень. Нет, давай мы тебе что-то закажем… Девушка! — он закричал узбечке-официантке и заказал Носкову пиво. Тогда новоявленный украинец согласился сесть за стол к синеволосой девушке и её подругам, которые выглядели плюс-минус так же.

 — Меня зовут Будько Дмитро, и я вырвался из Харькова, пока ваши орки драпали оттуда, называя своё бегство «перегруппировкой». Я больше не могу выносить ужас развязанной Россией войны.

 — Эти козлы не наши! — закричала девушка с синими волосами. — Мы ненавидим их всем сердцем за то, что они сделали с вашей страной и вашей семьёй.

 — Дмитро, давай мы тебе ещё чего-нибудь закажем? — сказал ещё один парень, ставший невольным слушателем душещипательной истории Носкова.

 — Подожди! — отрезал Носков. — Алиса! Алиса!

 — Так вот вы куда пропали! — это была Алла. — Дмитре, навіщотисів за стіл до росіян? — вдруг заговорила она.

 Я стоял и не верил ушам. В носу вновь пахло кровью. Я пытался прийти в себя, но в кромешном шоке лишь молча лицезрел всю жестикуляцию Носкова, которая сопровождала душещипательный рассказ о том, как он вместе с Алисой бежал то ли от карателей ЧВК «Вагнер», то ли от салдафонов с символом «Z» на плече, которые ранее зверски убили его родителей. Им удалось выбраться из Херсона и бежать в Грузию через Россию, где они притворились беженцами с Донецка. Да, они могли бы остаться в Грузии, но не хотели быть так близко к чудовищной войне.

 Я побежал в уборную, где несколько минут стоял возле раковины и обливал своё лицо холодной водой. Затем взял себя в руки и вернулся в зал, где сразу направился к столу с Носковым и Аллой.

 — Ваня, — закричал Носков, увидев меня, — ты куда пропал?

 — Ваня, сідай. Тут росіяни, але не ті, що прийшли нас вбивати, — добавила Алла.

 — Я не Ваня! — не выдержал я. — А вы никакие не украинцы! Ты — Федя Носков, а ты Алла! Фамилии я не знаю твоей. Вы из Питера, вы же сами мне рассказали!

 — Ваня, ты совсем спятил? — зарычал вдруг Носков. — Ты только не начинай мне! Я тебе уже сотню раз говорил, что не потерплю твои эти загоны! Или ты забыл, кто тебя из Херсона на себе вытащил?

 — Мальчики, только не ссорьтесь, прошу вас! — Алла вернулась к русскому языку. — Вы же помните, что было в прошлый раз!

 Носков резко встал со своего стула, опрокинув его на пол и задев стакан с пивом, который полетел прямо на синеволосую девушку. Затем Носков угрожающе пошёл на меня, а я машинально стал отступать обратно в сторону уборной.

 — Я тебе, падле, все зубы нахер выбью! — гремел Носков. — Ну-ка повтори, кто тут не украинец, а?!

 Я побелел от страха, тело будто пробило электрошоком, и я готов был обоссаться прямо в штаны. Носков шёл ко мне, его глаза напоминали глаза быка на корриде. Когда он был в метре от меня, я натурально заверещал, но тут меня спасли ребята, которые до этого слушали истории украинца Носкова.

 — Дмитро, не стоит его бить! — закричал один из ребят, цепляя Носкова за руку.

 — У парня точно шок после всего дерьма, что вы видели, — поддержал второй.

 Носков резким ударом врезал первому в грудь и повернулся спиной ко мне, встав в позу, будто медведица защищает своё чадо.

 — Не подходите, сволочи! — закричал он. — Отойдите от него, я кому сказал!

 Парни, что цепляли Носкова, отступили на несколько шагов. Разъярённый Дмитро-Фёдор вдруг превратился из атакующего в защитника и загородил меня широкой спиной.

 — Отста-а-а-а-ань! — голос Носкова сорвался на писк. Он неожиданно метнулся в сторону барной стойки и схватил пустой бокал для вина. Затем резким ударом он разбил верхушку бокала о барную стойку, сделав себе «розочку». На руках моего защитника появились струйки крови, и уже спустя секунды вся его правая кисть представляла собой настоящее кровавое месиво.

 — Что вы знаете, сволочи?! Что вы знаете?! — ревел Носков. — У вас то одна правда, то другая! То у вас не всё так однозначно, то однозначно убивайте их! Вы совсем ёбнулись! Слышите, вы все ёбнулись!

 В моих глазах всё помутнело. Кричащий Носков, ужас на лицах посетителей паба, Алла, вопящая что-то то ли на русском, то ли украинском. Кровь хлынула из моего носа, тепло обрамляя губы и стекая до подбородка. В животе крутило, и я понял, что вот-вот сблюю весь сегодняшний вечер себе под ноги.

 Я упал на пол, а из моего рта потекла мягкая каша желчной блевоты. Кажется, Носков повернулся ко мне и стал что-то говорить остальным участникам балагана. Я чувствовал, что просыпаюсь.

 

Я в своём номере. Рядом лежит голая Аня. Её нелепое тучное тело занимало большую часть постели, которая предназначалась лишь на одного человека. На мне тоже не было одежды, и мои рёбра, торчащие из-под тесной кожи, свободно дышали проспиртованным от перегара воздухом. Я потянулся костлявой рукой к своей спине и выдавил мерзкий прыщик, который не давал мне покоя уже пару дней.

 Закрыл глаза.

 

Я снова в пабе. Носков поднимает меня с пола и усаживает за один из столиков.

 — Налейте человеку выпить! — кричит Носков.

 — Воды… — хриплю я. — Воды-ы-ы!

 — Человек хочет пить! — это уже Алла.

 — Налейте виски! — требует Носков. — Человек умирает!

 — Воды-ы… — продолжаю я.

 К нам за столик приносят целый сет разноцветных шотов, и Носков сжимает мне челюсть, чтобы Алла могла беспрепятственно заливать мне в рот горькие и кислые шоты. Я плююсь и отпираюсь. Тогда мне руки скручивают какие-то люди сзади.

 — Дурак! — говорит Носков. — Мы же тебе жизнь спасаем, ты просто сам не понимаешь.

 — А ему это точно поможет? — спрашивает кто-то сзади.

 — Конечно! — почти удивляется Носков. — Вот, — он протягивает человеку сзади меня какую-то бумажку, которую только что вытащил из внутреннего кармана, — Смольников Олег Николаевич, я — врач. Сестра!

 — Да, Олег Николаевич! — отзывается Алла.

 — Больной всё ещё хочет пить. Принесите ещё шотов.

 Затем он кладёт на моё лицо свою окровавленную руку, пачкая меня красным и смешивая свою кровь с моей кровью из носа.

 

Я снова в своём номере разглядываю спящее лицо Анны. У уголков её рта набежали пузыри слюней. Она похрапывает и сопит. Я раскрыл одеяло и сел на кровать. Кости ломило, голова болела от количества выпитого вчера. Мне показалось, что нужно садиться за работу, так как я пропустил уже достаточно дней, и в следующем месяце мне может элементарно не хватить денег на жизнь.

 — Мы вторглись в Украину, потому что неонацистские силы совершили переворот в 2014 году, поставив во главу нашего братского народа последователей Степана Бандеры, — говорит Алла девушке с синими волосами. Сама девушка держит мне руки, пока Носков ждёт новые шоты. — Мы уважаем суверенитет Украины и готовы защищать её жителей, тем более Украина — это вообще не настоящая страна, а украинцы — это обманутые русские. Поэтому мы должны вернуть эти территории в состав России. Но мы не собираемся захватывать чужие земли, мы просто боремся с коллективным Западом в лице США и Великобритании.

 — Не забывай, что американцы бомбили Ирак и Югославию, соответственно мы должны разбомбить Украину, потому что мы не какие-то нацисты, — добавил Носков.

 — Правильно, Олег Николаевич! Вы всё верно говорите, всей правды мы не знаем, там наверху всем лучше известно. Тем более есть достоверные факты, что Украина готовила нападение на Россию, а мы лишь защищаемся, как это делали наши деды во время Великой Отечественной войны.

 — Каждые сто лет коллективный Запад собирается и нападает на наши земли, — это Носков, — но в этот раз мы их переиграли и сами напали и вот-вот возьмём столицу Соединённых Штатов — Киев. И уж не сомневайтесь, мы свои земли отстоим в Великой Отечественной специальной военной операции по денацификации и демилитаризации Украины.

 

Я пересёк свой гостиничный номер, стараясь не разбудить сопящую Аню, сел за компьютерный стол и открыл ноутбук. И довольно быстро отыскал отличную новость для рерайта. Какой-то депутат Госдумы истерично ругался на бежавших от мобилизации россиян, называя их трусами и предателями.

«Родина этих сволочей родила, вырастила, выкормила! Она дала им всё! Все богатства, которые они имеют, дала им Родина! Родина водила их в детский сад, Родина за них приглашала девочку на первое свидание, Родина занимала им денег до зарплаты и протягивала туалетную бумагу, когда у них случалось несварение желудка! А они, суки, бегут в Грузию! К фашистам бегут! А кто Родину будет защищать? Я что ли? Я не могу, я — депутат! Дети мои? Они тоже не могут! Они же дети депутата! А эти в штанишки нассали и побежали. Я вот вам что хочу сказать, дорогие релоканты, вас родили, чтобы вы сдохли! Вас растили, чтобы вы сдохли! Мама ваша очень хочет Херсон, будьте добры не отказывать ей в таких просьбах. Кого же мы вырастили на свою голову? Они же ничего не понимают в геополитике. Ведь эти предатели даже не жили в СССР! Им вообще не положено высказывать своего мнения! Им положено идти воевать за наше мнение! Я вас всех, пидорасов, достану!»

 Отличный инфоповод.

 

Мы вышли из паба. Носков и Алла поддерживали меня с обеих сторон, а я едва передвигал ногами и пытался сказать им, чтобы меня поставили на землю и дали поспать.

 — Обязательно было так напиваться, Егора? — спросил Носков.

 — Да что ты от него хочешь? Он же пить совершенно не умеет, — ответила Алла. — Дай ему сигарету, он хочет курить.

 Я пытался сказать, что не хочу курить, но мой рот выплёвывал лишь слюни и некое подобие звуков, из которых тяжело было сформировать слова. В итоге Носков достал сигарету и вставил её мне в зубы. Алла поднесла огонь зажигалки, и мой рот наполнился горьким дымом, который тут же опоясал мой пьяный мозг. От сигареты меня тошнило, и я попытался выплюнуть её, но Алла крепко сжала мою челюсть.

 — Кури, сука ты такая! — зарычал Носков. — Ты же хотел курить, мы тебе дали. А теперь ты решил сигареты наши переводить?!

 Перед глазами мелькали огни ночного Ташкента. Где-то вдалеке навязчиво сигналили «шевроле» и свистел регулировщик. Люди оглядывались на нас, а мы продолжали свой путь неизвестно куда.

 

«Наша цель в этой войне предельно ясна! Я могу рассказать её прямо сейчас, но не считаю нужным разжёвывать и так всем известные факты. Лучше сами съездите на Донбасс и всё поймёте. Там очень простые причины. Прям вообще совсем легко во всём разобраться. Но я вам говорить не буду. Я же не буду тратить своё эфирное время на объяснение такой легкотни. Это как объяснять, что дважды два равно четыре. Кстати, почему дважды два равно четыре? Кто-нибудь знает? Закон математики? Что такое вообще «два»? И почему если этих «два» два, то они уже «четыре»? Что есть цифры вообще? И как они существуют в нашей жизни? Откуда нам вообще известно, что эти цифры существуют? А вдруг нет никакого «два» и нет никакого «четыре»? Есть закурить? Получается, что мы сами придумали цифры? А вдруг цифр на самом деле нет? А вдруг мы всё остальное тоже сами придумали, и всего остального тоже на самом деле нет? Интересно… Короче, поезжайте на Донбасс. И в глаза нашим ребятам там загляните. Там-то вы и поймёте всю ткань мироздания. Всю суть воды с землёй и вихри бушующей человеческой души, окутанной туманом ужаса от понимания, что собственный разум существует и этому нет никакого логического объяснения. Всё-таки правильно сказал косоглазый Сартр: «Ад — это другие». Нет ничего страшнее и неизведанней другого человека».

 

Мы добрели до бульвара Голубые купола и сели на лавочку. Над нашими головами блестели золотые звёзды холодной ташкентской ночи. Город мирно спал, я тоже облокотился на мягкое и тёплое тело Носкова и постарался заснуть, борясь с пьяными вертолётами в голове.

 — Спи, мой хороший, — тихо сказала Алла. — Тебя здесь никто не тронет.