В почтовом ящике лежал клочок бумаги. Маленький, серенький клочок — Артем его сначала даже не заметил, загребая всякую рекламную дрянь.

«Григорьев Артем Михайлович, 1984 г. р, прописан: г. Москва, 3-й Бабьегородский переулок, 5, кв. 17. Отдел по соблюдению демографического законодательства вызывает вас для дачи объяснений к 10 часам 05 минутам к оперуполномоченному ОСДЗ Сизому Вячеславу Викторовичу.

При явке обязательно предъявить настоящую повестку и паспорт. Напоминаю, что в случае неявки без увожительной причины на основании закона «О димографии» вы можете быть подвергнуты приводу и ответственности всоответствие с действующим административным законодательством».

Так и было напечатано, с ошибками. Артем испуганно замер у ящика, оглянулся на зрачок камеры: не отвертишься теперь, что не видел этой дряни.

«Доигрался», — подумал он.

Это была первая мысль. Хотя во что он доигрался, он и сам не мог, вероятно, себе объяснить. Но мысль для русского человека характерная.

Вторая, тоже характерная — тикать надо! Бежать, роняя тапочки. Взять срочно билет на самолет и в Армению, Казахстан, Турцию, Израиль — да хоть к черту в зубы! Но, поднимаясь в лифте, он уже и сам грустно усмехнулся своему порыву.

Связка ключей печально звякнула в кармане. Скрежетнул, открываясь, замок, и в нос ударил прокуренный воздух одинокой холостяцкой квартиры. Небрежно разбросанная по прихожей обувь. Дурацкая репродукция на стенке…

Артем разделся, повесил куртку, поискал тапки и не нашел. Прошел на кухню, понюхал кастрюлю с остатками борща: ничего еще вроде бы, не пахнет. Только зелени нет — поленился в магазин зайти.

Включил газ, пошел в комнату, устроился у компьютера, закурил… Все как обычно. Все мелкие жесты и движения, которые он за много лет довел до автоматизма.

Надо бы сходить к этому оперу-демографу, может дело яйца выеденного не стоит. Он краем уха слышал, что сейчас всех холостяков ставят на какой-то учет. В какой-то очередной реестр вносят.

Артем обмахнул поверхность стола от белого слоя пепла, сходил на кухню и налил тарелку борща. Взял ломоть черствого черного хлеба. Съел все это, особо вкуса не чувствуя…

Слово «учет» для русского уха страшноватое, пакостное словцо, но нам ли не привыкать! Там, сям — везде учет и контроль, и это, в общем-то, наверное, в масштабах страны правильно, а в масштабах личности… Некомфортно. Как этот скисший суп, уже вызвавший зловещее бурчание в животе.

Он скривился: с полицией последний раз приходилось иметь дело в студенческие годы, когда Артем полнился не жиром, а силушкой удалой и не чурался веселых радостей жизни. С тех пор много воды утекло.

Полицию он, как любой нормальный человек, не любил. Но радикальные меры предпринимать… В нашей стране, конечно, все возможно, но Артем соцсетей не ведет, в компаниях крамол не высказывает, в пикеты, упаси господи, не ходит — да и не разделяет он пыла этих вот пикетчиков… Он вообще от политики далек…

Там, наверху, виднее, а нам дай господи прожить тихо, спокойно, с куском хлеба и тарелочкой борща…

Уехать. Да, вероятно можно. А на какие шиши? А что там делать? Здесь хотя бы есть друзья-приятели, милая Лена, Жанна, которая при каждой встрече буквально вешается ему на шею — поэтому эти встречи так редки… И есть какая-никакая, а все же работа, благодаря которой он может довольно безбедно существовать.

И все бросить? Ему, Артему, за сорок, у него хронический гастрит, агорафобия и успешно пока подавляемая тяга к алкоголю: то есть пьет, но без запоев, хотя и хочется очень иногда.

Он уже немолод. Он больной. Он одинокий человек, который жаждет лишь одного: покоя. Ничего не надо, дайте мне отработать день, прийти домой, поужинать, посмотреть дурацкий фильм, почитать дурацкий детектив и лечь спать. Все. Он совершенно безвредное, травоядное, с жестким старым мясом…

Да и не за чем уезжать, что, в самом деле, панику разводить. Не в армию же его призывают. Это уже условный рефлекс: как что, так сразу «пора валить».

Приятелям, что ли, позвонить? Кириллычу? Он все знает, Кириллыч недаром адвокат. Да болтлив уж больно, как сорока, разнесет по долам и весям, что меня вызывают в ОСДЗ. Будет тогда сплетен, а кости и без того ноют к перемене погоды… На работе могут узнать. Еще и начальство выкинет что-нибудь этакое из соображений прикрытия своих внушительных задниц…

А человека, которым интересуется полиция, ждет много поучительного в контактах с обществом. Вон прошлым летом Севку Малышкина судили за репост какого-то дурного клипа, штраф впаяли, так он теперь изгой: шарахаются, обходят за версту.

Ленке звякнуть? Так ведь перепугается, примчится, будет тут шороху наводить… Прощай, тихий вечер. А толку — ноль. Что она может, преподавательница, кроме как суетиться?

Жанне? Девчонке из глубинки, которая спит и видит, как бы закрепиться в Москве? Ну, это совсем крайний случай…

В общем, отставить панику, решил Григорьев Артем Михайлович, 1984 года рождения: сходим, узнаем, разберемся… Не будем горячку гнать. Наверное, недоразумение или какая-нибудь бюрократическая мелочь. Пустяки.

Он заварил чаю покрепче, с лимоном, но спал все равно плохо.

 

На следующее утро Артем томился у двери оперуполномоченного Сизого час, пока тот не соизволил вызвать.

Оперуполномоченный Сизый на голубя не походил. Он походил на быка своим мясистым затылком, красными глазами и щекастым злым лицом.

— Ты-экс, — сказал значительно оперуполномоченный Сизый.

Артем нерешительно слабым голосом поздоровался. Далее в кабинете воцарилось молчание. Артем стоял, не решаясь сесть без приглашения. Оперуполномоченный-«димограф» сидел, навалившись животом на стол, и буравил посетителя взглядом профессионала.

Затем он опять произнес:

— Ты-экс.

Артем вопросительно поглядел.

— Так ты че ж, хражданин Григорьев, такой у нас хреновый хражданин? — вопросил оперуполномоченный Сизый.

— В см… в смысле?

— Да во всех, гражданин Григорьев, смыслах. Во всех!

— Я не понима…

Сизый взмыл над столом, как коршун.

— Что-о? Не понимает он? Не понимаешь! Так щас объясню те. Ты вот скажи — тебе скока, сорок два?

Оперуполномоченный, наморщив лоб и шевеля толстыми губами, прочитал еще раз паспорт Артема.

— Праильно? Так че тогда ты тут кочевражисси! Че тут выкобениваисси? Я тя отучу выкобениваться!

«Надо было мотать отсюда», — мелькнуло в горячей голове Артема. — «Боже мой, он сейчас меня ударит…»

Но Сизый успокоился также внезапно, как и взвился.

— Ты, я гляжу, человек телигентный. В очках. Стал-быть, знаешь, хто сказал: «Плодитесь и размножайтесь».

Артем понял, что ничего не понимает.

— Это… из Библии…

— Какая еще Библия!? Не, ты не телигент. Это пре-зи-дент сказал, поял?

Артем по-прежнему ничего не понял, но поспешно кивнул.

— Вот. А че из ентого вытекает? Молчишь? Тож не знаешь? А из энтого, паря, вытекает закон!

Сизый, который был лет этак на десять моложе Артема, воздел кверху толстый грязноватый палец. Он явно наслаждался своими поучениями. Его толстый живот радостно колыхался и терся о стол.

— А из закона че вытекает? А то, че его необходимо ис-пол-нять! Вот!

— Конечно-конечно, я с вами полностью согласен, — судорожно икая, проговорил Артем.

— Да-а? — поразился Сизый. — А я не вижу, что согласен.

— Почему же, позвольте…

— А потому, че, если бы ты был законопослушный хражданин, я бы щас вокруг тебя наблюдал пять-шесть детишек, поэл? А лучше — семь-восемь. Был бы ты у нас щастливый папка, я бы тоже порадовался и пожал тебе руку. А вот ты у нас кто?

— Кто? — холодея, прошептал Артем.

— Холостяк!

Артем потерянно уронил на грудь голову.

— Короч. Пиши объяснительную: че ты за такой хиляк че за сороковник ни бабы, ни деток. Тока не надо тут порожняк гнать, типа «я не встретил свою половину». Все так пишут. Так че пиши, шоб мне понравилось! Шоб я читал, как роман этого, как его… Толстова. Он, говорят, шарил в теме. А по те, мил человек, тысяча сто семидесятая статья УК пляшет: антидемографический саботаж. До пяти лет.

Сизый с сожалением покачал головой, наблюдая, как Артем судорожно царапает бумагу:

— Мало, я бы таким как ты десятку впаивал… Ежели бездетный, пусть за решеткой и сидит, козел, как особо опасный человек для нашего обчества. Ты там это, давай без ошибок!

 

С оперуполномоченным Сизым договорились так: через неделю — жена, через год — ребенок, и пятьдесят тысяч в конверте через день. Ты же мужик в самом соку! Успеешь еще наплодить! А иначе, извини, тюрьма, брат, сам понимаешь: отечество в демографической жопе, приходится без снисхождений… Сам, брат, упарился: днем — работаю, ночами детей делаю, а отдыхать когда?

В принципе, этот Сизый, договорившись о деньгах, преобразовался в довольно добродушного малого, о своей семье рассказывал, фотографии показал: трое детишек, четвертый на подходе, и еще двое у двух любовниц. Действительно, тут не до отдыха…

Вернувшись домой, еле живой от страха, Артем кинулся к компьютеру и принялся лихорадочно жать на кнопки, пытаясь заказать билет на самолет. Он и сам не знал, чего испугался больше — репрессий или видений себя самого в окружении детячьего выводка.

Билетов не было. Все оказались распроданы на три месяца вперед. Те, что были, предлагались по фантастической цене — дешевле было занести конверт Сизому…

Холостяки бежали из страны.

Чтобы немного успокоиться, Артем включил телевизор, но тут же подскочил, как ужаленный.

«Только что с пометкой «молния» агентства сообщили: президент подписал указ, которым запрещается выезд из страны холостых и малодетных граждан. Согласно указу, страну не смогут покинуть те, у кого меньше трех сыновей или дочерей. Исключения предусмотрены для военнослужащих, сотрудников силовых структур, администраций главы государства и правительства». Как передает РИА Новости со ссылкой на осведомленный источник, в правительстве рассматриваются меры по внедрению насильственной рождаемости. Проект соответствующего закона скоро будет размещен на сайте правовой информации. В Госдуме уже заявили о готовности поддержать такой законопроект сразу в трех чтениях, и, если потребуется, собрать для этого внеочередное заседание…»

Он сорвал трубку и позвонил однокурснику, мэтру Виктору Кирилловичу Победитову. Тот озабоченно сопел в трубку:

— Да, Темка, времена-то тяжелые… У меня вот только двое, недобираю. Надо третьего срочно, а сил-то уже нету. Не мальчик, чай. А твои дела вообще швах. Я тебя защищать, если что, не возьмусь. Тухлое дело. Женись-ка ты лучше на Жанне. Она давно на тебя глаз положила. Слушай, ты такой бабы не найдешь нигде, тебе судьба счастливый билет предлагает. Фигура — у мужиков шеи сворачиваются…

— Витя! — возопил Артем. — Я ее терпеть не могу, эту Жанну, она же стерва редкостная!

— А разве это в женщине главное? — мудро ответил адвокат. — Нет, Темыч, главное в нашей жизни — плодиться и размножаться.

— Это президент сказал?

— Почему — президент? — растерялся Победитов. — Это из Библии…

— Нет, Витя, ты — не интеллигент, — вздохнул Артем, вешая трубку.

Он чувствовал себя в западне. Он обводил взглядом милые, такие родные холостые пенаты, с необыкновенной ясностью вдруг осознав, что в любом случае придется с ними прощаться. Или удастся удрать, или сюда вселится чужая женщина и, немного погодя, запищат, заплачут, загугукают дети…

Что же делать, что делать, лихорадочно думал он, и не находил ответа.

Ночью Артему приснился тяжелый сон. Явился ему, холостому, президент, полностью обнаженный, лишь причинное место прикрыто фиговым листком. Президент пребывал, несмотря на преклонный возраст, в прекрасной кондиции.

— Что же ты, Артем Михалыч, такой у нас хреновый гражданин? — укоризненно и ласково спрашивал глава государства. — Традициям надо следовать. У нас в старину по семь-восемь детей рожали. А ты свой гражданский долг исполнить не хочешь?

— Хочу, хочу, ваше благородие! — лепетал спящий. — Очень хочу. Только, изволите ли видеть, не встретил свою вторую половину…

— Ты что, против женщин что-то имеешь? — спрашивал уже сердито президент. — Или против детей? Чем тебе дети насолили, а?

— Да ей-богу, господин президент, я детишек люблю, завсегда балую…

— А может быть ты либерал? Или, упаси господи, пидарас? Это уже другая статья!

— Нет-нет, — кричал Артем. — Нормальный я!

— Ну, тогда встань и иди! — загремел стремительно обрастающий густой растительностью господин президент.

— Куда? Куда же мне идти? — подался вперед Артем, но глава государства растаял в сером тумане, и ударил в уши отовсюду пронзительный детский плач.

 

Лена примчалась по звонку, поставив все рекорды скорости по передвижению через забитый людьми и пробками город. Артем даже на часы украдкой поглядел, не почудилось ли ему. «Может, она совсем тронулась, ошивается у подъезда, как я в школе, когда влюбился в Алку Симонову?»

Он встретил ее в прихожей, галантно взял пальто, повесил в шкаф. Лена насторожилась, всмотрелась в Артема.

— Ты плохо выглядишь, — сказала она. — Давление?

— Нет-нет, все в порядке, — поспешно ответил Артем. — Я просто соскучился. Представляешь, и такое случается…

— Ты какой-то сегодня странный, милый, — сказала Лена.

Они пили кофе, и Артем внимательно, не таясь, разглядывал женщину. Она была на два года младше, летом ей как раз исполнилось сорок. Миловидна, но возраст, конечно, проклятый ой как сказывается… Низенькая, кругленькая, ямочки на щеках…Улыбается хорошо, ласково. Глазищи, опять же, в пол лица.

Разведена, двое детей. Раньше Артем считал это большущим минусом, теперь же увидел плюс. Два плюса. Он уже успел проконсультироваться — эти дети в случае чего пошли бы в зачет ему: бывший супруг эмигрировал и жил в недружественной стране.

Сорок лет — не старость, можно еще детей заделать… эх. Он нашел аккаунт Жанны в «Вконтакте» — как выглядит! Как выглядит! Но Жанке звонить боязно. Она может намертво прилипнуть. Навсегда.

 А Ленка… Ну, как. Конечно, расплылась уже, и морщины на лице, и прическа такая, простенькая. Фигура, конечно, подкачала. Она и в молодые годы была коренастенькая, коротконогая, а сейчас-то…

Нет, она мила… Но — чтобы на всю жизнь, чтобы всегда вместе… И, опять же, дети… Ох господи, так ведь ради этого все и затевается.

Еще что? Плюс: тихая. Покорная. Никогда не спорит, не перечит, умеет молчать. Минус: легко впадает в панику, от любого пустяка. Недавно Артем простыл, так она такую деятельность развела, что Артем почел за благо выздороветь уже на следующий день.

Господи, как же удобно было до сих пор! Захотел увидеть, провести вечер и ночь — позвонил, приехала, пообщались, разбежались по своим делам. Он, конечно, ей помогал, если требовалось, спору нет… Но Лена не злоупотребляла этим.

Встречи не то чтобы редкие, но даже не каждую неделю. В удовольствие, без раздражения, без усталости друг от друга. Он к женщине относился с искренней симпатией, она, кажется, была к нему привязана, наверное, даже любила…

Как же было здорово!

А деваться некуда. Обложили, сволочи. «Давай, Артем, надо решаться. Как же это делается?»

— Лена, — произнес он хрипло, ощущая головокружение. — Дорогая Лена. Знаешь, я хочу тебе кое-что сказать. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Он слышал себя словно со стороны: деревянный, скрипящий, натуженный голос. Да и человек, произносивший эти слова, тоже не вызывал положительных эмоций. Черт побери, хоть бы побрился с утра, и цветочков не мешало бы купить у метро ради такого случая…

Лена отпила кофе, рассматривая Артема с каким-то странным выражением лица. Уголки ее губ оттянулись вниз, лоб прорезала глубокая морщина. Она вдруг показалась Артему очень старой, и он чуть было не крикнул: «Нет, я пошутил, я просто неудачно пошутил!».

— А почему ты так уверен, что я соглашусь? — устало спросила женщина.

Артем понял, что дело швах. Не вышло. Не получилось. Она его раскусила. Она его насквозь, оказывается, видела.

Все, погиб, пять лет колонии он не выдержит…

— Лена… — прошептал он, и женщина уловила в голосе своего мужчины не любовь, а страх.

— Нет, — сказала она.

 

Григорьев по дороге с работы зашел в ОСЗД зарегистрировать пятого ребенка — на этот раз родилась девочка. Он погрузнел, горбился, шаркал и выглядел неопрятно и потерянно. Детей делать становилось все труднее — староват стал Артем для такого дела.

Впрочем, и оперуполномоченный Сизый не молодел. Он поседел, приобрел желчнокаменную болезнь и новую звездочку на погонах, стал пыхтеть и кряхтеть, жаловался на плохой сон.

Он встретил Артема Михайловича тепло, как старого доброго знакомого.

— Ну, Михалыч, ты прям бык-производитель, — пошутил он по-братски, оформляя бумаги. — Молодец!

— На благо родины стараюсь, — потупив глаза, продребезжал Артем. — Вытаскиваю страну из демографической ямы, хе-хе-хе.

Ему казалось, что он тонко шутит.

— Праильно! Вот он — настоящий патриотизм, — расчувствовался Сизый. — Ты, это… давай еще одного, и буим на премию президентскую выдвигать. Ты уж постарайся, Михалыч. Нам всем очень уж нужно — ежели ты станешь этот, как его… луреат, то всех отметят.

— Постараюсь, — скромно произнес Артем, про себя злобно думая: «ах ты, жиртрест, оседлал мою шею, гаденыш, на мне выезжаешь, получаешь свои премии да надбавки за меня, а сам-то уже пять лет детей не делаешь. Может ты давно импотент, а, товарищ Сизый? Вот напишу бумажку-то, что твоя четвертая жена вообще бездетная…»

— Вот гляжу на тя, и думаю — недаром я тут в поте лица штаны протираю… Мы тут, понимаешь, людей спасаем, вот какое дело! Ведь ты, Михалыч, мне по хроб жизни должен быть благодарен, — разглагольствовал Сизый. — Жил ты до меня, можно сказать, бесполезно для страны и обчества. Если б я тогда тя на путь истинный не направил, хде б ты щас был? За решеткой бы куковал… Баланду хлебал бы…

Услышав про баланду, Артем молча вытащил из сумки бутылку хорошего контрабандного коньяка. Сизый благодушно запыхтел и сожмурил залитые жиром глазки.

Домой Артем возвращался в паскудном настроении. Ему был противен Сизый, противен и он сам, к тому же коньяка было жалко.

Дома его ждала жена, та самая Жанна, о которой когда-то говорил приятель-адвокат. Впрочем, какой он приятель… Предатель, а не приятель: сбежал за границу, используя свои связи. Развелось этих мигрантов, так их и так…

Так и обитает там, за бугром, со своими двумя отпрысками. Старший, кажется, собирается в Йель…

Вот сукины дети.

Артем понятия не имел, куда собираются его дети и собираются ли они вообще куда-нибудь. Он не об этом заботился. Как сказал президент, сначала надо заткнуть демографическую дыру, засыпать провал, и уж только потом — все остальное. Теперь вот шестого надо заиметь — на премию… Там, говорят, выплаты ого-го!

С тех пор как он проводил тогда Татьяну и, ощущая в душе бесконечную пустоту, позвонил Жанне, прошло десять лет. О Татьяне он предпочитал не вспоминать, как и о прежней спокойной холостяцкой жизни: совсем тошно становилось, прямо хоть в петлю лезь.

Ловкая дама быстро решила дело, загнав робкого Артема под каблук. К тому же он не был до конца уверен, что все дети — его. Жанна оказалась женщиной весьма любвеобильной, и выглядела она по-прежнему великолепно, к тому же была гораздо моложе супруга, голова которого все ниже и ниже пригибалась к земле под тяжестью все новых и новых рогов. Но стоило Артему пискнуть, жена устраивала ему лютый разнос: «Помни, чем ты мне обязан, кобель старый!»

Она вообще ему спуску не давала.

Чтобы обеспечить неуклонно растущее семейство, Артем взял вторую работу, подрабатывал фрилансом и совсем потерял сон, покой и аппетит: Жанна оказалась отвратительной поварихой и все норовила кормить семью склизкой водянистой отварной рыбой.

Учуяв ненавистный запах еще в подъезде, многодетный отец зарыдал. В тот же вечер уважаемый семьянин и опора государства напился вусмерть, попытался избить жену и получил в ответ по лбу сковородкой.

Ну, да не в первый раз. Артему Михайловичу, 1984 года рождения, не привыкать.

А на премию выдвинуться не вышло — президент своим указом повысил лимит. Теперь претендентам нужно не шесть, а семь-восемь детей предъявить.

Ибо сказано: плодитесь и размножайтесь.